Шпага Софийского дома
Шрифт:
Простившись, Олег Иваныч вскочил на коня и рысью поехал прочь. Даже к Гришане не зашел, настолько плохо себя чувствовал. Башка - прямо раскалывалась. И не от давешнего удара вовсе...
Ну их всех на фиг! Этих Пименов, Варсонофиев, Ставров... Интересно, дома еще осталось рейнское? Должно бы...
Через тусклую слюду окон глядели вослед Олегу двое. Варсонофий и Пимен. Оба были довольны - сколь просто оказалось залучить к себе Олега Иваныча хитрого житьего человека. Пав на колени, горячо молился Варсонофий. Ходючи вкруг стола, потирал руки Пимен. Наверху, у себя в келье, высохший, словно мумия, желтый, умирал новгородский архиепископ Иона, никому уже больше не нужный...
Глава 9
Великое княжество Литовское. Октябрь - ноябрь 1470 г.
Никакого сговора и заключенного соглашения между Литвой и Новгородом не было, как не было и связей с униатскими церковными иерархами.
"Власть и реформы",
Договор Новгорода с королем представлял собой лишь новгородский проект, не получивший утверждения со стороны короля.
Я. С. Лурье, "Русь 15 века..."
Он лежал на боку. Огромный волчище, с каким не зазорно сразиться любому охотнику, серый матерый зверь с грязной косматой шерстью и желтоватыми подпалинами на брюхе. Из полураскрытой пасти вывалился розовый, быстро синеющий на воздухе язык, в мертвых широко открытых глазах хищника отражались стройные ряды ближайших осин с застрявшими кое-где в ветвях красными глянцевитыми листьями. Из шеи убитого волка торчала длинная коричневая стрела.
– Что скажешь, Олег?
– осанистый сановитый мужчина с черной окладистой бородой, подъехав ближе к волку, спешился, пнув мертвечину в бок носком недешевого сапога красного, с прозолотьем, сафьяна. На поясе спешившегося висел меч в широких, богато отделанных серебром, ножнах, под распахнутым на груди атласным кафтаном боевито серебрилась кольчуга.
Спрыгнув с коня, Олег Иваныч нагнулся, с видимым усилием вытаскивая стрелу. Посмотрел, хмыкнул...
– Стрела-то не охотничья, Панфиле, вон сколько зазубрин-то!
Купецкий староста Панфил Селивантов - знакомец Олегов, да по улице Ильинской сосед - кивнул: мол, и сам вижу. Задумался крепко, искоса посматривая на небольшой - десятка полтора всадников - отряд, совсем неплохо снаряженный, богато даже. У каждого - по два коня, один на смену да для поклажи - попоны да чепраки узорчатые, не каждому купцу по средствам, сбруя - ну, не сказать, чтоб каменьями драгоценными усыпана - но к тому близко. На всех всадниках - кольчуги, на некоторых и брони, а кой на ком и панцири немецкие, коих в мире лучше и не сыскать. Поверх кольчуг с панцирями кафтаны да плащи справные, щегольские, оружия много: и мощные копья-рогатины, и короткие сулицы, что при нужде и метнуть можно, палицы, шестоперы, мечи, сабли на манер татарский. К лошадям шеломы приторочены, да пара ручниц огненного бою. Это уж не считая самострелов да луков клееных, что за двести шагов бронь пробивают... ну, если повезет, конечно. На славу снаряжен отрядец - суньтеся, людишки лихие, попробуйте! Пару раз, бывало, совались... Раз - за монастырем Мирожским - еще как только отъехали, другой - не так давно, в лесах под Полоцком. Получили хорошую встречу - с пальбой, со стрел тучами, с лихой контратакой. Плюнули - себе дороже - да скрылись в урочищах, поджидать добычу не столь зубастую. Купцов каких-нибудь да богомольцев...
А отрядец - пара человек только и были несильно ранены - поехал себе дальше. Посольство Новгорода, Господина Великого, к Казимиру Ягеллоновичу королю Польши и Великому Литовскому князю. Что посольство такое снарядить надо - о том давно на вече шумели да не худые мужики: бояре да люди житьи, чья к Новгороду любовь не словесы пустые суть. Посадничья вдова Марфа Борецкая, хлебосольная жена новгородская, да и богата, с нею и прочие: Арбузьевы, Афанасьевы, Немиры, Астафьевы, Лошинские - лучшие люди новгородские, бояре "золотые пояса", да ивановские купцы - о богатстве их и говорить не надо, да Софийские: Иона, Пимен, Варсонофий... Феофилакт в отъезде был, однако, по обыкновению своему поколебавшись, рукой махнул поддержал идею - лучшего человека своего отрядил охранять посольство - Олега Иваныча Завойского, роду житьего. С ним и Гришаня напросился, хоть поначалу и не особо хотел пускать его Иона. Но пустил, подумав. Феофилакт-то, вон, своего человечка сунул - радуется. Чего ж и ему, Ионе, посольство без пригляду оставлять? Никак негоже! Гришаня-отрок тут в самый раз и пригодился. Сметлив, учен, языками владеет, немецким, да богомерзким латынским, да свейским чуток. Ну, свейский вряд ли у Казимира понадобится, а латынь с немецким всяко сгодятся. Правда - уж слишком молод Гришаня, несолиден, неопытен, да языком метет - что помелом баба. Впрочем, строго-настрого наказано было Гришане мене языком чесать, а боле слушать. Что запомнит - про то докладывать по приезду незамедлительно. Как Казимир да бояре литовские, а пуще того: как там себя поведут господа послы Селивантов Панфил да Кирилл Макарьев - старосты купецкие. И житий человек Олег тоже присмотра требует - уж слишком приблизил его Феофилакт-игумен и в посольство, настояв, сунул. Отъехал в монастырь свой Никольский, довольный. Не менее и другие старцы софийские довольны были. И Варсонофий,
Ехали, опасаясь - как бы не прознали московиты про посольство сие. Хоть и не было планов у Новгорода под Казимирову длань отдаться, но союз с ним никак не помешал бы. Знамо, против кого союз - супротив Ивана, князя Московского, что день ото дня все наглее - знает, что сильно московское войско, да бояре, да служилые люди московские во всем от милости княжей зависят. Говорят, даже подползают к нему на брюхе премерзко и всяко себя уничижают да пресмыкаются, словно и не бояре вовсе, не служилые люди, а какие-нибудь холопы. Многие про то слышали, да не все верили - как это: служилый человек - и чтоб на брюхе? Брешут, наверное.
И еще было б неплохо насчет псковичей с Казимиром решить. Поможет он против них или как? А если поможет, то что от новгородцев попросит? Нужен был сильный союзник одряхлевшей республике, ох как нужен! С ливонцами вроде к тому дело шло, да уж закатывалась звезда ливонская. После Грюнвальда, да после мира Торуньского - уж больно худо пришлось рыцарям. Тевтонцы вассалами польскими стали. Казимира то есть. Ну, Ливонский орден пока сам собой мыкался, да, видно, ненадолго то. Нет уж в немцах былой силы, нет духа рыцарского. С архиепископом Рижским и то власть поделить не могут. Так и не знаешь, кто в Ливонии хозяин - то ли рыцари, то ли архиепископ. А может, и вовсе - города торговые: Ревель, да Рига, да Дерпт...
Между тем все сильнее становилась Москва. Набирала силу, устраивалась, приманивала к себе охочих людей дворами-поместьями да посматривала алчно в сторону других государств русских. Сильна стала Москва, сильна и богата. А что князь суров - так на то и князь, говорят. Много власти у Ивана Васильевича, ох, много... Как бы от того Новгороду пострадать не пришлось, уж больно алчен Иван, охоч до земелек чужих, не ему положенных.
Вот и решила Господа - Совет знатных новгородских бояр-нобилей просить помощи у Казимира. Обещает помочь Казимир - об уступках договоримся, нет - так нет. Больше-то все равно не с кем. Ну, кроме немцев ливонских. Дания с Голландией далеки больно, в Англии смута великая идет - войной Роз прозывается - поисстрадались от той войны все аглицкие роды боярские. В королевстве Шведском тоже не все ладно. Регент Свен Стуре - короля вместо. Кто за него, кто против, а кто - и сам себе король-королевич. Не до новгородских проблем свеям, в своих разобраться бы.
Выезжали тайно, налегке - опасаясь послухов московитских, да вот, судя по стреле, не упаслись, видно.
– Верно говорил Гришаня-отрок, будто ночью ржание конское в лесу слышал, - легко, словно не дороден был да осанист, вскочил в седло Панфил, приятель Олегов, староста купецкий, человек, может, и не столь знатный, да зато богат да уважаем. То же - и напарник его, Макарьев Кирилл. Помоложе только, в кафтане голубом, бархатном. Борода подстрижена, волосы завиты часто. Модный человек Кирилл, что и сказать, щеголь. Однако - умен, не всякому дано!
Волчий труп с московитской стрелой не очень расстроил посольство. Порешили - вряд ли то засада - глупо уж слишком о себе весть подавать. Может, какие лесные шиши баловали, а вполне возможно, мужики местные волка завалили - вон он какой огромный да матерый, видно, не один десяток овец в окрестных деревнях перерезал.
Поскакали дальше - особо не растягиваясь, компактной группой, все ж начеку были, мало ли что. Бескрайние леса тянулись до самого горизонта. Веселые березовые рощицы сменялись дубравами, те - пущами, темными, непроходимыми, страшными, в кои попадешь несведущ - там и сгинешь, не выберешься. О том, улыбаясь, рассказывал вечером у костра проводник полоцкий купецкий приказчик Федор - молодой красивый мужик со светлыми кудрями и такой же кучерявой бородкой. Люб он был новгородцам, свободой своей люб, да делом, да сноровкою. Не жаль было Панфилу, что сговорил Федора в проводники за две деньги, еще рейнский альбус серебряный от себя прибавил. Знал приказчик, где можно крюк спрямить, а где - ни-ни - болото, самая топь. Знал, в каких местах дичи невпроворот, а где - разбойничьи логова. Разбойников пока, тьфу-тьфу, кроме тех разов, не встречалось. То ли их тут вообще не водилось (что вряд ли!), то ли просто был не сезон, вернее межсезонье. Ни зима, ни лето. До зимников по рекам да стланникам еще ох как далеко, а летние дороги вот-вот в грязь превратятся. Потому и не ездят сейчас купцы с товарами, кроме крайней надобности. Зимы ждут. И правда, грянут дождищи, размоет дороги - в жизни не выберешься, так и будешь в грязи сидеть, судьбу свою бестолковую проклиная. Хорошо хоть, везло пока с погодой-то. Да и ехали налегке, почитай, без особой поклажи.