Шпага Софийского дома
Шрифт:
Посидели послы, подумали, с Олег Иванычем посоветовались и решили побыстрей сматываться - а что тут, на Литве, делать-то? Король Казимир обещаний особых не дал, подписать - не подписал ничего... Плохо это для Новгорода, Господина Великого, но еще хуже будет, ежели Иван, князь московский, про то проведает...
Посему - в путь, да немедля! Покуда сборы - отрока пропавшего поискать можно, ну это уж прямая Олега Иваныча забота...
Тот и озаботился, конечно... Перво-наперво - в харчевню пошел, "У русалки". Посидел, пива выпил, хозяина подозвал. Нет, ничего про Гришаню тот не сказал, не заметил. Служки его - людишки корчемные - также ни черта не видели. Да не до отрока и было, честно сказать, - вон какая драка намечалась!
Олег Иваныч утер рукавом бородку, задумался. Хорошо б, конечно, допросить и других возможных свидетелей - ну, хоть, к примеру, того же Ольшанского или, лучше, Гвизольфи,
Только подумал так - они и пожаловали! Пан шляхтич в компании разорившегося таманского князя. Если и есть в Троках загоновая - нищая да пьяная - шляхта, то - вот она, в лице типичных представителей. А Гвизольфи, так еще и еретик к тому же.
Пан Кшиштоф Ольшанский шляпу снял, на стол положил учтиво.
– Не, не заметили, пан Олег, куда твой отрок делся. Может, в бардак подался, к девкам?
– Не, не было его у девок-то...
– покачал головою Гвизольфи.
– Ну, так это, может, ты его там не видал. Кстати, видел, как на тебя вчера пялилась Гурджина Злевска, пан Олег, - шляхтич с улыбкой погрозил пальцем.
– Будь с нею поосторожней, пан...
– А что такое?
– Да так...
– Ольшанский понизил голос.
– Говорят, пани Гурджина любовница самого короля Казимира!
Олег Иваныч только присвистнул. Ну и что, что любовница? Отбивать-то ее он у короля совсем не намерен! Однако занятное вышло приключение.
По несколько помятому виду новых знакомцев и по той поспешности, с которой они приникли к вину, Олег Иваныч понял, что спрашивать их об отроке - дело зряшное. Да Бог с ним, может, что-нибудь другое подозрительное вспомнят...
– Подозрительное?
– Кшиштоф пожал плечами.
– Да нет, ничего вроде... Стой, пан! Кобзарь! Вот кто подозрителен - зборовку играть не умеет! С другой ноты начал, да и вообще - не в той тональности... Это что за кобзарь такой, что зборовки не знает?
– Да, кобзарь очень подозрителен, - затряс черной шевелюрой Гвизольфи.
– И не только тем, что не знает известных канцоне...
– таманский итальянец потянулся к кувшину - промочить горло.
– Я видел много слепцов, досточтимый синьор Олег, - выпив, продолжал он.
– Я тебе скажу, этот кобзарь - очень странный слепец. Было похоже, что он словно бы нас рассматривал... Да и вообще - вышел из корчмы впереди мальчишки-поводыря!
Олег Иваныч задумался. А ведь точно! И ему самому ведь показалось тогда, будто кобзарь смотрит на него из-под низко надвинутой на самые глаза шляпы.
Но где его искать-то теперь - этого чертова кобзаря?
– А чего его искать?
– усмехнулся шляхтич.
– Кобзари эти, скоморохи, дудари всякие, завсегда на Ярохином дворе сшивались. Пойдем, пан Олег, вместе сходим, хлопца твоего поищем!
Вместе? Кто б отказывался...
– Кстати, пане Ольшанский, - вспомнив, на ходу поинтересовался Олег Иваныч, - ты Федора-то вчера встретил?
– А ты думаешь, ясновельможный, с чего у меня башка с утра трещит? Встретил, конечно.
Вскочив на коней, польский шляхтич Ольшанский, итальянский еретик Гвизольфи и старший дознаватель Олег Иваныч Завойский помчались на поиски Гришани. С ними - и посол Панфил Селивантов, не мог оставить в беде приятеля. Впереди, на пегом коне с украшенной гусиными перьями сбруе, скакал, указывая дорогу, пан Кшиштоф. За ним, не отставая, несся Олег Иваныч, на особо крутых поворотах чиркая шпагой о дома обывателей. Процессию замыкал синьор Гвизольфи с прихваченным из корчмы кувшином. В коротком черном кафтане, в такого же цвета берете с черным пером, с развевающимся за плечами плащом, тоже черным. Ну как есть еретик, даже по внешнему виду! Впрочем, почтенный синьор Гвизольфи не очень-то и скрывал свои взгляды, надеясь на принятую в Великом княжестве Литовском терпимость, острую саблю, друзей да покровительство сюзерена - князя Михаила Олельковича, с коим теперь и собирался отъехать в Новгород, а потому был весьма рад знакомству с "синьором Олегом Иванытчем" - влиятельным новгородским господином. Никого из католического и православного мира не боялся синьор Гвизольфи, а уважал немногих: знаменитого, давно умершего к тому времени поэта Данте Алигьери, киевского митрополита Григория и познанского каноника Михаилу Коперника, что во время тевтонской войны так здорово дал прикурить крестоносцам, обороняя замок Фромборк.
Городок Троки - совсем небольшой. Олег Иваныч и не заметил, как внезапно закончились узкие городские улицы, как проехали городские ворота, выбравшись к сирым, вросшим в самую землю, избенкам - жилищам крестьян. Резко запахло навозом, гниющими потрохами не так давно зарезанной свиньи, еще какой-то гнилью. Постоялый двор - если его можно было так называть находился на окраине...
– колодец. Холодный ветер трепал солому крыш, гнул к земле недосжатое жнивье на пустошах - видимо, пашнях. Что ж они так, крестьяне-то, не сжали? Бездельники какие-то... Нет, то не крестьяне бездельники (как пояснил, нагнав Олега, Гвизольфи), то барщина у них пять дней в неделю. Некогда своим полем заниматься, все на хозяйском. Во-о-он, вдали, на холме, за лесом, замок пана - и красив, и высок, и ладен. Потому и избенки крестьянские неказисты. Насколько хорошо в коронных да княжеских землях шляхте - настолько крестьянам плохо. И чем дальше, тем хуже. Так вот и у Ольшанского в имении, то же самое... Хотя нет. Ольшанский-то - пан загоновый, говоря прямо - нищий, всего и богатства жупан да сабля, а появится грош - пропьет с друзьями, проиграет, проест, прогуляет. Зато - пан. И гонору ничуть не меньше, чем, скажем, у самого богатейшего магната, типа какого-нибудь Потоцкого иль Радзивилла. И сам "пан крулы" польский, он же великий князь Литовский Казимир Ягеллон, ничего с ним, шляхтичем, поделать не может. Даже приказать что - и то права не имеет, потому как - "вассал моего вассала - не мой вассал". И не дай бог оскорбить хоть как-то... Гонор - он и в Африке гонор. Сиречь - достоинство дворянское, напрочь забываемое Иваном, князем московским. Тот, говорят, и на бояр наорать может - и не стыдно ни капельки ни ему, козлу, орать, ни им внимать почтительно, словно и не их поносят. Одно слово - быдло. Как и эти, вон, крестьяне. Нет бы бросили все, да пошли в леса разбойничать (некоторые, кстати, так и делают), но большинство - нет, как пахали, так и пашут безропотно. А кто пашет, на тех и ездят - дело известное. Это в любом государстве так, даже в современном Олегу Российском. Тут мужики, там бюджетники. А суть одна: и те, и другие пашут, ни чести, ни гонора не имея. Так уж лучше - не как они, лучше - как шляхтич, даже самый загоновый. Вон пан Ольшанский, скачет себе - в ус не дуя - ничей не слуга, вольный человек, сам себе хозяин.
– Эй, Кшиштоф, Кшиштоф! А ну, погодь, не спеши так, не поспеваем!
– Так приехали уж, панове!
Приехали? Куда, интересно? Ах, вот эта изба и есть гостиница... тьфу постоялый двор. Ну, и где же кобзарь?
– Был кобзарь, - с готовностью кивнул головой.
– Поутру съехал. И мальчишка был - поводырь. Нет, больше никаких отроков не было. Ан, нет... был, кажись, и отрок. Волосы, словно лен, светлые, глаза-глаза завязаны... кафтан справный, малость порванный. Его не сам кобзарь привел - други его. Какие други? Да такие... на шишей лесных уж больно похожие. А поехали туда по Смоленской дороге. Вчетвером поехали: кобзарь, оба шиша и этот... отрок, так глаза ему и не раззяпили. Боле ничего не знаю. Слепой? Кто слепой? Кобзарь? Да он получше меня видит... вон, видите на бревне от ножа отметина - на спор метнул вчерась. Куда поводырь делся? Да куда ж ему деться, тутошний он, Мыколы Карася сынок, Мыколу-то третьего лета волки задрали. Мыкита, а Мыкита! Бежи до Карасей, покличь Хутоню, кажи: дядько Ярох крупы даст... Боле ничего не ведаю, ясновельможные, вот, ей-Богу!
Перекреститься на икону в углу застигнутый врасплох Яроха не смог помешала острая сабля, приставленная многоопытным Панфилом Селивантовым к его морщинистому горлу. Да и речь-то свою Яроха произносил, опасливо косясь на сей незатейливый образец холодного оружия, широко распространившийся в те времена от Татарии до Польши.
– Звали, дядько Ярох?
– А! Иди, иди сюда, пащенок.
Схватив за ухо прибежавшего пацаненка, Яроха подобострастно подвел его к шляхтичу.
– Вот, панове... Забирайте, делайте с ним, что хотите, а я уж все, что знал, сказал... да и корова у меня с утра не доена... вон, мычит, в хлеву-то!
Яроха махнул рукой, дескать, можете хоть в пруду утопить пацана, а от меня отстаньте... тем более корову доить пора...
Ну, забирайте так забирайте.
Опустив голову, поводырь зрячего кобзаря понуро поплелся на улицу. А как только вышел - неожиданно дал такого стрекача!.. Если б не умение синьора Гвизольфи ловко метать аркан - ушел бы.
– Ну, говори, пся крев, а не то...
Пан Ольшанский тряхнул пацана за грудки.
– Не губите, панове!
– размазывая сопли по щекам, громко заплакал тот.
– Они сказали, что зарежут... если болтать буду...