Синдром счастливой куклы
Шрифт:
Он порвет публику, сделает все по высшему классу, за ним будут гоняться лейблы… Сегодня он отплатит Юре за вдохновение и мотивацию, исполнит мечту ребят о сцене и избавится от призраков прошлого, раз и навсегда доказав, что может все.
А потом, взявшись за руки, мы свалим в закат и будем жить долго и счастливо…
23
Наконец из зарослей вишни выплывают знакомые серые стены и металлический забор, «Ласточка» тормозит на заставленной машинами
Ворота распахнуты настежь, по участку расслабленно прогуливаются странные личности — знакомые и не очень. Дымится мангал, гремит музыка, пиво льется рекой.
Света сердечно приветствует Юру, и ее загадочное лицо озаряет обкуренная улыбка. Впрочем, ничего нового. У меня никогда не было к ней антипатии.
Однако она оборачивается к Ярику, плотоядно скалится и пожирает его глазами, и я вдруг припоминаю, что до нашего знакомства он две недели жил у нее на флэте.
— Пр-ривет, мой ангел. Твой совет сработал. Уныние отпустило… И почему я не поговорила с тобой раньше? — Ее грудь томно вздымается в глубоком декольте, и меня переполняет решимость сломать этой озабоченной нос.
Ребята уходят в коттедж, я глубоко вдыхаю и бреду следом. Здороваюсь с теми, кого не видела, и приступаю к своим обычным обязанностям — расстилаю на строительном столе неиспользованную для розжига газету, достаю мерч и аккуратно раскладываю.
Вокруг мгновенно образуется небольшая толпа, футболки и украшения разлетаются за двадцать минут.
Юра ругается с техниками и двигает мониторы в глубину сцены — на сегодня ею стала площадка недостроенной лестницы, Ярик меняет струну на гитаре, Дейзи отрабатывает вступление, создавая неимоверный грохот и шум.
Ребята увлечены прогоном, но иногда Ярик отвлекается от великих дел, находит меня взглядом и пристально смотрит. Мы — лучшие друзья и сообщники, мы на одной волне, но об этом не знает больше ни одна живая душа…
Подпадаю под гипноз, таю, все вокруг перестает существовать, но чьи-то широкие плечи заслоняют обзор. Мгновенно узнаю длинную потертую бордовую рубашку в клетку и фокусируюсь на раскрасневшемся лице Юры — в зеленых глазах застыла смертельная усталость, ко взмокшему лбу прилипли черные пряди — это я красила их в цвет воронова крыла.
Вздрагиваю, но осаждаю себя — Юра никогда не устает, не унывает, не расстраивается и не сдается.
В следующую секунду он наклоняется над моим ухом и, перекрикивая грохот, орет:
— Скажи мне, что это не сон!
Я прищуриваюсь и глотаю скользкий ком. Ну конечно же, он имеет в виду, что мерч разлетелся очень быстро, а народу собралось очень много, и песни его звучат очень круто…
— Оставим пару штук, хорошо? Замутим розыгрыш. — Прячу оставшиеся браслеты в рюкзак и трусливо сбегаю. Сбрасываю его в углу среди других пожитков и выхожу на улицу.
Во дворе многолюдно — все доски заняты, гости сидят даже на прогретой солнцем
Задираю рукава безразмерного свитера и спускаюсь к пруду — теплый ветер, не знающий преград, носится по бескрайним просторам, гладит спину, приятно холодит старые шрамы и треплет мои волосы.
Пейзажи вокруг преобразились — кусты верб покрылись серебристо-зеленой листвой, а бархатные луга — огромными желтыми одуванчиками, их пыльца, словно напыление золота, мгновенно липнет к черным джинсам.
Останавливаюсь у берега, стягиваю с запястья потрепанный кожаный ремешок и собираю голубые патлы в хвост на затылке. Этот ремешок часто выручает меня в простых бытовых ситуациях. Он — единственное материальное подтверждение, что человек, которого я когда-то любила, действительно существовал…
Над головой, в пронзительно-синем небе, парят кипенно-белые облака, подернутое рябью зеркало воды переливается слепящими бликами.
Привычного мешка, набитого неподъемной виной, растерянностью и страхом, за плечами нет — его нет уже несколько суток, с тех пор как Ярик предложил свою помощь, дружбу, любовь, себя… Умудрившись вместить все это в короткую невинную фразу.
На сердце просто и радостно, как в давно забытом детстве.
Позади раздается шорох кустов, резко оборачиваюсь и вижу Ярика — безмятежная улыбка, глаза невероятного оттенка янтаря, ямочки на щеках и веснушки на переносице невыносимо милы.
Он вынимает из-за спины венок из одуванчиков и надевает мне на голову.
В памяти взвиваются яркие болезненные ассоциации — застывший в вечности взгляд цвета моря и точно такой же венок — последний подарок для моей первой любви…
— Я не очень люблю их, — признаюсь тихо, и Ярик кивает:
— Конечно, они не шикарные. Но, блин, посмотри, как они тянутся к солнцу! Они мало живут — быстро старятся, распадаются на части и умирают, так и не долетев до него. Но каждой весной возрождаются снова и становятся маленькими солнцами. И… как же они тебе идут…
Горячие слезы подкатывают к горлу, но я улыбаюсь. Счастье, благодарность и дикая боль сплетаются в тугой клубок — мы расцепились всего пару часов назад, но я уже боюсь его потерять и дрожу от одиночества и холода.
Ярик подходит вплотную, стискивает меня в объятиях и целует в макушку:
— Как ты?
— У меня все болит… — шепчу с придыханием и наблюдаю за его реакцией. Мне нравится его смущать, но не тут-то было — на прекрасном лице нет и намека на стыд.
— Хочешь подую? — усмехается он, и я подвисаю. Ему чертовски идет порок. Я испортила почти святого мальчика и ничуть не сожалею о содеянном, как бы меня это ни характеризовало.
— Скажи, когда ты успел так низко пасть? — бормочу сконфуженно, а потом мы целуемся по-настоящему — страстно и бешено, так, что не хватает воздуха и закладывает уши.