Синдром счастливой куклы
Шрифт:
Вот и все…
Годы бессонных ночей, бесконечных репетиций, надежд и планов ребят, годы борьбы Ярика с прошлым пошли прахом из-за того, что я захотела присвоить душу и тело израненного сломленного парня, которого Юра однажды назвал своим другом.
У Ярика не было поддержки в лице близкого человека, он со всем справлялся сам, до тех пор пока не поддался соблазну. Мы действительно все развалили. Но виновата в случившемся только я. Мои трусость и предательство, алчность, слабость, желание быть ведомой, непомерный эгоизм…
Чертова кукла.
«…Она
***
Дни мелькают бесконечной чередой однообразных черно-белых фоток.
Кофе, сигареты, кофе, сигареты, кофе… Я надеюсь на сердечный приступ и скорую смерть, но вместо нее приходят вязкие изматывающие сны без сновидений. А по утрам я снова открываю глаза и вижу над собой размытый близорукостью серый потолок.
Я сотни раз набирала Ярику, но его телефон так и не ожил. Ежеминутно просматривала новостные паблики, но никаких жертв ДТП, утопленников или неопознанных трупов в окрестностях обнаружено не было.
Дурочка Света был права: Ярик просто ушел.
Потому что корит себя. Потому что виноват перед Юрой. Потому что считает себя виноватым передо мной… Он считает себя недостойным — да и откуда нормальной самооценке взяться у человека, выросшего в аду.
И слова Юры, сказанные в горячке, все громче и громче стучат в висках.
Мне нельзя никого любить. Мне нельзя!
Я не умею.
Успешно сдаю досрочную сессию, но облегчение не приходит — наоборот, одним отвлекающим фактором становится меньше, а я еще на шаг приближаюсь к пропасти. Край уже не только виден. Он прямо у моих ног.
Я не вовлечена в движуху. Не в курсе дел ребят. Понятия не имею, чем живет Юра. И самой большой, незаживающей раной на сердце кровоточат воспоминания о Ярике. Я до сих пор не знаю, где он, и начинаю забывать его родные, до нехватки воздуха прекрасные черты.
С каждым днем по капле из меня уходит радость, мешок за плечами тяжелеет и давит, а сердце ледяной железной хваткой сковывает невыносимая тоска.
Сутками зависаю на сайте для извращенцев и забиваю пустую голову шок-контентом — с интересом исследователя наблюдаю, как другие ноют, сходят с ума, спиваются, торчат и выпиливаются. Может, в скором будущем и меня ждет такая же участь. А, может, случится чудо, кто-то красивый и чистый за шкирку вытащит меня из дерьма, а я снова не смогу его удержать…
Невозможно. Лимит чудес давно исчерпан.
Утешает одно: контакт с ником Owl давно не выходит в сеть.
Если Ярик посещал этот сайт только в моменты адского депрессняка, значит, сейчас он не на «десятке». И даже не на «восьмерке». Он добрался до города мечты, нашел преданных друзей и цели, к которым стремится. Он жив, здоров и весел, и его глаза в лучах яркого июньского солнышка отливают янтарем. У него не болит душа, и на коже нет новых шрамов.
Шатаюсь по сумрачным комнатам, курю, как паровоз, и часто беспричинно плачу. Иногда, прямо в домашних шортах и шлепанцах, выбираюсь в гипермаркет, чтобы пополнить запасы кофе, бич-пакетов и сигарет. На меня пялятся, но мне наплевать.
Обо мне беспокоится только мама, но я не верю в ее искренность — свожу разговоры на нет и вообще отключаю телефон.
***
В квартире бардак — переполненный мусором мешок, слой пыли на полках, гора грязной посуды в раковине. Мелкий затяжной дождь за окном, сырость и серость, труп птицы в луже у лавочки и мертвые глыбы огромных домов дополняют идиллическую картинку моей шизы.
Я сижу на подоконнике и наслаждаюсь депрессией — до тошноты, до удушья, до оцепенения.
В дверь кто-то настойчиво звонит, но я даже не двигаюсь — ко мне не приходят гости, у меня нет друзей и близких, а соседи с жалобами на громкое музло и запах курева пусть катятся на три буквы.
Но звонок не унимается, хрипит, давит на мозги, и я сдаюсь — отщелкиваю в форточку бычок, кутаюсь в худи, слезаю с подоконника и шаркаю в прихожую.
— Элина, открывай! — Пронзительный, до изжоги знакомый голос проникает через стены и провоцирует приступ мигрени, к нему присоединяются удары кулака. — Открывай сейчас же, или я скандал закачу, ненормальная!
Покорно распахиваю дверь, матушка Юры отодвигает меня мощной рукой и, не разуваясь, по завывающему от испуга паркету проходит на кухню. Раскрывает зонт, по-хозяйски устраивает его на диване Ярика, осматривается и брезгливо морщится.
— Боже… Я даже присаживаться не буду, чтобы ничего не подхватить.
— Чем обязана? — Поправляю очки, закусываю губу, растягиваю рукава… Я не могу на нее смотреть — от одного взгляда становится стыдно, мутно и тошно.
— Пришла просить тебя об одолжении. Воистину пути господни неисповедимы… — пыхтит она, промокнув вспотевший лоб накрахмаленным платком. — Ты должна пообещать мне, что поговоришь с Юрой.
— О чем мне с ним говорить? Мы расстались, — усмехаюсь, вытаскиваю из мятой пачки новую сигарету и зажимаю в зубах, но матушка толстыми наманикюренными пальцами выбивает ее из моего рта.
— Прояви хоть немного уважения! Если не знаешь, что это, хотя бы сделай вид!
Изрядно офигев, я пялюсь на нее с намерением послать подальше, но замечаю на одутловатом лице презрение, граничащее с омерзением, и снова опускаю голову.
— Вот что, Элина. Детка. — Она тяжело дышит. — Юра месяц не выходит из дома — поругался с друзьями, завалил сессию, вознамерился забрать документы из университета и уйти в армию. Знаешь, чего мне стоило вырастить его достойным человеком и устроить в нормальный вуз? Вразуми его, от тебя требуется только это.