Синдром счастливой куклы
Шрифт:
Фары последнего авто гаснут за поворотом, со всех направлений подступает тишина, пустота, одиночество и ледяной страх…
— Ярик, пожалуйста, скажи, что это шутка… — Я сижу, прислонившись к бетонным трубам, серые мотыльки беснуются под фонарем, их тени, похожие на огромных летучих мышей, трепещут на плитке покинутого всеми коттеджа. — Ты обещал, что всегда будешь рядом… Ты же обещал!
Вдали раздается звук мотора, заросли вишни, грунтовку, траву и мои грязные коленки озаряет голубоватый свет.
Красная малолитражка прет прямо по полю и тормозит у переполненного
— Юр-рочка позвонил и слезно попросил тебя забрать… — Она прибавляет громкость в колонках, давит на газ, вылетает на шоссе и демонстрирует мне обкуренную улыбку: — Концерт был обалденным… Как хороший секс! Ангел разодр-рал руку в кровь, завел всех и довел до экстаза. А потом попрощался, спустился со сцены, взял рюкзак и исчез… И вот что, Элина. Ты его не найдешь. Он же говорил на последнем стриме: «Если ты не хочешь, чтобы тебя нашли, тебя не найдут…»
25
Мне лень слушать эту поехавшую деваху, по просьбе Юры примчавшуюся на помощь, хотя помощь не требовалась…
Черт, да кого я обманываю: она требовалась.
Если бы не Юра и Света, меня бы, вероятно, с утра выловили мертвой из пруда.
Но от заботы Юры тошнит. Тошнит от усталости и боли. Тошнит от страха за Ярика. И за себя.
У родного подъезда покидаю машину, долго роюсь в кармане рюкзака и вглядываюсь в темные окна своей квартиры — в это время суток в них всегда горел свет, а теперь в безжизненном черном зеркале стекол отражаются звезды, деревья, луна и крыша соседнего дома.
Поднимаюсь по заплеванным ступеням подъезда, поворачиваю в замке ключ, закрываю за собой дверь и погружаюсь в уныние и тишину.
— Конец… — От криков все еще раскалывается голова, саднит горло, ноги гудят от слэма и бесполезной беготни по дачному поселку. — Как такое вообще могло случиться?!
Они оба среагировали слишком остро. Произошла катастрофа, но усталость пока не дает в полной мере осознать весь ужас — мысли и эмоции проваливаются в нее, словно в вату, и гаснут.
Разуваюсь, бросаю на пол рюкзак и, шаря ладонями по стенам, включаю во всех помещениях тусклые желтые лампочки.
В комнате что-то не так, и я мгновенно нахожу отличия: ноут развернут экраном к дивану, микрофона и камеры нет. Дверцы шкафов раскрыты, полки, когда-то ломившиеся от суперэксклюзивных вещей Юры из окрестных секонд-хэндов, пусты.
Я бреду в студию, чтобы убедиться — аппаратура исчезла. Остался лишь стол, два кресла и стул в углу.
Юра ушел…
Никогда раньше здесь не бывало такой тишины.
На меня нападает иррациональная, выползшая из детских ночных кошмаров боязнь одиночества и темноты — некстати припоминается родственник, отдавший богу душу в этих стенах, странные стуки и шорохи, из-за которых Юре временами приходилось провожать меня в ванную или туалет и честно сторожить
Пулей лечу на кухню, с ногами влезаю на диван, хватаю подушку и изо всех сил обнимаю… Она пахнет Яриком.
Его пепельными кудрями… Его шеей и ключицами. Его теплом… Сутки назад мы лежали здесь кожа к коже, и сердца бились громко и часто.
Именно Юра создал условия, чтобы я в конечном итоге выздоровела настолько, что смогла полюбить. Именно Ярик сделал меня счастливой и заставил жить на всю катушку. И обоих я лишилась.
Я в полной мере осознаю это только сейчас, и меня накрывает истерика — без слез, без воздуха, без сил, без смысла.
Прижимаю к себе подушку Ярика, кутаюсь в его одеяло, представляю его рядом, и это позволяет до рассвета не сойти с ума.
***
«Утро вечера мудренее» — любимая поговорка Юры.
Но пасмурное холодное утро не приносит разнообразия — вокруг все та же пустота и тишина — ни смеха, ни голосов, ни музыки, ни запаха кофе. Ни планов. Ни улыбки Ярика. Ни надежды на будущее…
На ветвях кленов и тополей, как полоумные, каркают вороны, по оцинкованным отливам барабанит дождь, в форточки задувают ледяные сквозняки и шуршат в углах, создавая иллюзию жизни.
Наверное, Ярик сейчас идет вдоль трассы, подняв вверх большой палец, а мимо проносятся грузовики.
Он промок до нитки, но люди по сути своей добры и красивы, и один из дальнобоев обязательно остановится и предложит ему временное убежище в кабине и компанию на пару сотен километров вперед.
И я спокойна.
Жаль только, что с каждой минутой моя самая сильная, самая чистая, самая пронзительная и невозможная любовь все дальше и дальше от меня… И больше нет возможности сказать, что мое сердце давно сделало выбор.
Выбираюсь из-под одеяла, наполняю стакан мутной водой и присасываюсь к стеклянному краю, закрываюсь в ванной и долго пялюсь на отражение. Черные круги, опухшие веки, всклокоченные патлы.
Сердце бьется через раз, глубокие вдохи провоцируют чудовищную боль в груди, и я дышу ртом.
Юра нашел болевую точку Ярика. Ярик благородно исчез из нашей жизни. Но я все еще надеюсь, что дурной, нелепый, бессмысленный сон развеется, они одумаются, вернутся ко мне и спокойно поговорят.
Худо-бедно привожу себя в порядок, перемещаюсь в комнату, раскладываю на столе тетради и методички и подрубаюсь к телеконференции — сегодня первый экзамен, табличка на экране оповещает о скором начале.
В ожидании препода забиваю логин и пароль Юры, захожу на канал «Саморезов» и не верю своим глазам — он подчистую снес все видео с участием Ярика, удалил все фото и треки. Вычеркнул его из памяти, как и обещал.
Страница пополнилась новым коротким роликом — в нем бледный измотанный Юра, привычным изящным жестом поправив каре, объявляет, что Оул «по семейным обстоятельствам» покинул группу, а «Саморезы» берут творческий отпуск на неопределенный срок.
Я матерюсь и откидываюсь на спинку скрипучего стула.