Синеволосая ондео

Иолич Ася

– Мы будем выступать в больших домах?

– Да. Конечно, не во всех. Некоторые киры слишком... ранимые. Как кир Патар Колтан. Харвилл, что там с колодцем?

– Подвязали. Пойдём, покажу, что надо будет делать.

Аяна вышла из фургона, накинув плащ, и поморщилась: после полумрака свет резал глаза. На сцену притащили небольшой стол, по всей видимости, позаимствовав его в одной из комнат трактира, а рядом стоял всё тот же знакомый ей старый табурет.

– Видишь там колодец? – сказал Харвилл, показывая на каменный

оголовок под деревянной двускатной крышей. – Ты будешь стоять здесь, у стола, возле меня, и каждый раз, когда я тебе скажу название и дам флакон, вынимай бумажку и делай вид, что калякаешь на ней этой палочкой. Потом спускаешься вот сюда, – провел он её за собой, – и бежишь к колодцу. Ведро не касается воды, мы подвязали его. Крутишь ворот, вынимаешь ведро и делаешь вот так.

Он зачерпнул флаконом из пустого ведра и закрыл пробку.

– Потом бежишь обратно и отдаёшь мне. Всё.

– И много раз так бегать?

– Посмотрим. Всё, я переоденусь, а там пока пусть начинают.

Аяна подошла к помосту и смотрела, как Кадиар играет на мендере, а Айол поёт смешные куплеты. Такие короткие песенки тут назывались «шутейки», и их вариантов было просто невообразимое количество. Айол выбирал те, в которых пелось про парней, перебравших вина, и те, кто собрался послушать, хохотали, видимо, узнавая в шутейках себя или друзей.

11. Гватре

На площади собирались зеваки, и Чамэ увела Кимата за фургон.

– Иди сюда, ондео, – позвал Харвилл. – Давай начинать!

Кадиар прошёлся вдоль сцены, наигрывая бодрую мелодию, и ушёл в угол сцены. Аяна встала в другой уголок.

Харвилл вышел на сцену и сделал несколько шагов туда-сюда, заложив руки за спину, потом выудил из кармана очки и нацепил их на нос. Он достал откуда-то из другого кармана небольшую склянку с водой, в которой плавало нечто чёрное.

– Гватре! Это гватре! – зашептали в толпе.

Харвилл уселся за стол и снова оглядел толпу, потом поднял руку и позвонил в маленький колокольчик.

Из-за сцены вышел Айол во вчерашнем платье, напудренный и накрашенный.

Аяна рассмеялась, когда он сел стал жеманно изображать стареющую даму, которая пришла к лекарю за средством от морщин и седых волос.

– Я понял вашу просьбу. О старости вы думать не хотите. Я дам лекарство вам, оно сотрёт все мысли о старости из вашей головы. Один момент.

Харвилл повернулся к Аяне и громко сказал:

– Фидулэ керамент! Один флакон. И бережно неси.

Аяна помахала палочкой над бумажкой, кивнула и степенно подошла к лесенке, спустилась по ней, подобрала юбки и со всех ног кинулась к колодцу. Она проделала всё, что ей показал Харвилл, закрыла пробкой флакон и немного поболтала его над головой, глядя на просвет, как это делала Сола, вернулась и степенно подошла к Харвиллу, протягивая «лекарство» над ладонью, как будто это было вино из лепестков тарио.

– Благодарю.

Пей, госпожа, по вечерам в неделю раза два. С тебя три серебра. Постой, – остановил он Айола, который грустно отсчитал ему три больших бумажных кругляшка и собрался уходить. – От этого лекарства тускнеет взор. Но ты была щедра, не споря о цене. Я дам тебе отвар, что снимет муть во взгляде. Погоди.

– Хламетум анерфен, – сказал он Аяне. – и самый свежий принеси, что я мешал вчера.

Аяна снова кивнула, помахала палочкой над листом бумаги и снова кинулась к колодцу. Толпа со смехом следила за ней.

– Прекрасно. Посмотри, какая чистота. Подобен сей отвар росе с рассветного листа. С тебя ещё четыре, – схватил он Айола за рукав. – И вот, ещё одно. Лишь выпьешь ты его, забьётся сердце, будто ты бежала. Да, кира, нелегко лечение твоё.

Аяна сбегала ещё три раза, принося средство от сердцебиения, потом настой от потливости, которое вызывало предыдущее средство, а потом масло от сухости кожи, вызванной предшествующим «снадобьем». Толпа откровенно хохотала.

После того, как Айол сказал, что больше ничего не может купить, потому что у него закончились деньги, Харвилл сказал, что теперь мысли о старении отступят на какое-то время, сменившись мыслями о том, как объяснить мужу, куда делись все накопления семьи.

Айол ушёл, грустно вздыхая, и Харвилл предложил зрителям обследоваться у него, утверждая, что такого лечения они больше нигде не получат.

– Ха-ха. О, да, – донеслось из толпы. – И сколько стоит твоё обследование?

Аяна узнала голос Кадиара и сдержала улыбку.

– Всего лишь грош. Цена обеда, а жизнь тебе продлит на восемьдесят лет. Какой обед настолько же хорош?

Кадиар поднялся на сцену, не снимая капюшон с головы, и Харвилл осмотрел его.

– Родильная горячка.

Толпа взорвалась хохотом.

– Неси нарциссовый отвар, – повернулся Харвилл к Аяне. – Смотри же, не тряси.

Аяна сбегала за «нарциссовым отваром», Харвилл заставил Кадиара открыть рот и потряс над ним пустым флаконом. Зрители хватались за животы, когда Кадиар с восторгом сказал, что всё прошло, и теперь он здоров.

– И меня осмотри, – вдруг сказал крепкий, румяный парень из толпы, поднимаясь и кладя грош в кружку, стоящую на столе.

У парня обнаружилась носовая кочерга, и Аяна принесла средство от неё.

Харвилл осмотрел ещё с десяток человек, находя у них такие болезни, от названий которых зрители стонали от хохота. Каждый из пациентов кидал по несколько грошей, а кто-то – и медяк. Потом Аяна по знаку Харвилла поставила кружку на край помоста, и остальные зрители тоже кидали туда монеты.

Наконец Харвил встал и поклонился.

– Хоть я не гватре, но с лёгкостью нашёл я ваш изъян. Доверием излишним в краях моих зовётся эта хворь. Внимательнее будьте к тому, что вам пытаются продать воды в воде раствор.