Сингулярность Смерти
Шрифт:
Он стал тем, кто был создан этой войной, тем, кто не знал больше, чем смерть и убийства. И в этом было его одиночество. В этом была его сущность. "Война не имеет смысла, если не считать её смыслом смерть. Мы — просто пешки в этой игре, и наша задача — не думать, не чувствовать, не сомневаться."
Глитч не привык к тому, чтобы кто-то стоял рядом с ним. Он был одиночкой, всегда действующим по своему усмотрению, на грани. Но теперь, когда его отряд был сведён до нескольких человек, ему предложили пару. Девушка. Она была совсем другой. Он не знал, что делать с ней, как вести себя. Каждое её движение,
Её звали Лина, и её глаза были такими яркими, что Глитч, как бы он ни пытался, не мог не замечать этого. Она не была такими же, как все остальные, кто мёртвы внутри, как он. Она была странной в своём живом стремлении быть частью чего-то. Её взгляд был острым, но в нём всё ещё оставалась искорка чего-то настоящего. Она не знала, что такое война по-настоящему, и в её поведении было что-то наивное и немного беспомощное, что не могло бы быть в нём, в том Глитче, который прошёл через тысячи убийств, потеряв себя и свою душу.
Когда он впервые увидел её, она стояла у стены, поправляя свою броню, и её движения были точными и быстрыми. Она была маленькой, но решительной. Она быстро заметила его, не испугалась, даже немного рассмеялась.
— Ты Глитч? — её голос был бодрым, и это раздражало его. Её присутствие будто врезалось в его усталое, израненное сознание. Она не боялась.
— Да, я Глитч, — ответил он сухо, не встречая её взгляд.
Лина не отступала. Она как-то незаметно подошла ближе и посмотрела ему прямо в глаза. Он привык, что его игнорируют, сторонятся, но она не была такой.
— Почему ты такой угрюмый? Ты же ещё живой, — её слова звучали с каким-то лёгким недоумением, как будто она не могла понять, что могло бы быть настолько тёмным, что это бы затмило всю жизнь.
Глитч ничего не ответил. Он не знал, что сказать. Он был чужд всему этому. Он был пустым. Его мир был полон смерти, и он не знал, как разговаривать с живыми людьми.
Всё его тело напряглось. Он почувствовал, как её взгляд настигал его, как если бы она могла увидеть его насквозь. Она была живой, а он… Он не был человеком. Он был машиной. Машиной, потерявшей все чувства. Он хотел бы оставить её в покое, но, похоже, Лина не собиралась отступать. Она, как и все те, кто недавно вошел в его жизнь, пыталась проникнуть в него. Но он знал, что это не возможно. Он слишком далеко зашёл, слишком много было потеряно.
День за днём они оказывались вместе в отряде. Лина следила за каждым его движением. Иногда она пыталась завести разговор, но Глитч лишь молча отвечал или не отвечал вообще. В её глазах было какое-то беспокойство, но она не сдавалась. Она всё время пыталась увидеть в нём что-то, что могло бы напомнить ей о том, что такое человек. Она пыталась наладить контакт, но Глитч только отстранялся.
Однажды, когда они снова шли в бой, Лина заметила, как он замедлился, как его шаг стал всё более тяжёлым. Он остановился, но не сразу понял, почему это случилось. Лина тоже замедлила шаги и подошла к нему. Она была рядом, но он не мог чувствовать её. Он был слишком поглощён тем, что было перед ним. Линия фронта. Война.
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила она.
Его взгляд был пустым. Он не знал, что сказать. Он не
— Нет, — ответил он, и его голос прозвучал глухо. — Просто... держись рядом. И не задавай вопросов. Они не имеют смысла.
Лина покачала головой, но всё равно осталась рядом. Он знал, что её присутствие раздражало его, но это было нечто большее, чем просто раздражение. Это было ощущение разрыва, пустоты. Она была живой. Она была настолько живой, что её присутствие казалось ему ненужным. Но почему-то он не мог отпустить её. Почему-то он не мог сказать ей, чтобы она ушла.
Вечером, когда они возвращались в лагерь, он снова оказался рядом с ней. Она сидела у огня, чистила своё оружие. Он молча подошёл и сел рядом. Она не сказала ничего, но её взгляд был мягким.
— Ты ведь не чувствуешь ничего, да? — спросила она, почти шёпотом.
Глитч не ответил. Он не знал, что сказать. Её слова как будто врезались в его грудь, но он не мог ответить. Он был пустым. Пустым, как эта война. Пустым, как его душа.
— Я не чувствую ничего, — наконец ответил он, и его голос был совершенно безжизненным.
Лина посмотрела на него с какой-то смесью печали и сожаления, но ничего не сказала. Она просто сидела рядом, и, несмотря на всё, Глитч чувствовал, как её присутствие как будто слегка тянет его назад, в этот мир, в котором ещё есть надежда.
Это был странный контраст. Она, с её живым взглядом и детской наивностью, и он — пустой, разрушённый, войной и смертью. Они были противоположностями, и между ними было всё больше дистанции, но вместе с этим что-то неуловимо менялось. Каждый день он чувствовал, как его собственная душа, ещё не потерявшая последней искры, как будто тянулась к ней. Она была живой. Она могла чувствовать. И, возможно, это было тем, что в конце концов разрушило бы его.
С каждым днем Глитч всё больше замечал, как Лина становится похожа на его бывшую возлюбленную. Эти черты, что-то в её глазах, в её манере говорить, в её смеющихся словах, всё больше отсылали его в прошлое. Это было мучительно, как нож в ране, которую он старательно пытался не замечать. В ней было что-то такое, что заставляло его терять контроль, терять голову. Она напоминала ему того человека, которого он потерял, того, кого он не хотел вспоминать.
Лина была живой, и это было самое странное. Она не была разрушена войной, не была утрачена, как он. Она была свежей, полной надежды, несла в себе какой-то свет. Но чем больше он на неё смотрел, тем сильнее становился его внутренний конфликт. Всё, что он видел в ней, напоминало ему о том, чего он лишился — жизни, простых радостей, человеческих связей. Она была воплощением того, чего он больше не мог себе позволить.
И это заставляло его отдаляться.
Когда Лина пыталась заговорить с ним, его ответ был коротким и обрывистым. Он делал всё, чтобы не смотреть на неё слишком долго, чтобы не почувствовать, как больно возвращаться в этот момент. Каждый её жест был как воспоминание, которое он не хотел ни тронуть, ни вспоминать. Он отдалялся не только физически, но и эмоционально. Он не позволял себе быть с ней, потому что знал, что это приведет только к одной вещи — он снова почувствует потерю. И он не был готов пережить это.