Сингулярность Смерти

Vinnipukhovich

Слишком долго он не чувствовал ничего, кроме боли. Слишком долго его сердце было покрыто льдом, но что-то было... не так.

— Ты не можешь продолжать в этом духе, — прошептала Лина, её слова сжали его внутри, как невыносимое бремя.

Глитч молча кивнул, не отвечая. Он знал, что её не остановишь. Это был её выбор — верить, что можно остановить его.

И всё же... он был другим. Он был готов идти дальше, даже если это значило разрушение его самого.

Покидая старое убежище, Глитч снова почувствовал, как туман настигал

его разум. Но Лина была рядом, и это было нечто новое для него. Эмоции, привязанности, которые он старательно вытолкнул из себя, теперь заполонили его целиком.

Глитч стоял, прислонившись к стене, вслушиваясь в гул вечернего города. Боль уже не казалась ему чем-то чуждым. Она стала частью него, как постоянный спутник, который не спрашивает разрешения, а просто живет рядом. Но вот Лина. Она была другим миром, чуждым и близким одновременно. И хотя он отдалился от неё, стараясь не вовлекаться, её присутствие продолжало оставаться рядом. В этом беспорядочном хаосе, где люди убивали друг друга, а каждый день был битвой за выживание, она была его якорем. И, несмотря на то, что он пытался это игнорировать, это странное чувство привязанности стало для него очевидным.

Задачи, поставленные командованием, не могли отвлечь его от этого чувства. Когда они снова выехали в разорённый район, где ещё оставались следы взрывов и следы жизни, Глитч чувствовал, как его сердце тяжело стучит в груди. Он был уже слишком далеко в этом аду. Но Лина... Лина, которая всё пыталась быть рядом, видеть, переживать, не отступать, становилась для него всё более загадочной.

– Что будет с нами? – тихо спросила она однажды, когда они снова отправлялись по улицам, скрытым от вражеских патрулей.

Глитч посмотрел на неё, пытаясь угадать, что она имела в виду. В её голосе не было сомнений. Была тревога. Он понял, что она ждала от него ответа, какой-то надежды.

– Мы сделаем то, что нужно. В этом мире так устроено всё. Это либо мы, либо они, – ответил Глитч, сдерживая тот ком в горле, который возникал, когда он думал об этой войне.

Лина замолчала. Она не была согласна с ним, и это было понятно. Но она не сказала ничего в ответ. Она просто шла рядом, и его шаги становились с каждым днем всё тяжелее. Но на этот раз, в её присутствии, Глитч почувствовал, как его привычный холодный расчет и безжалостность начали трещать по швам.

И вот, они снова столкнулись с врагом. Лина и Глитч прорывались через руины, и в этот момент она оказалась прямо перед ним, когда враг открыл огонь. Время замедлилось.

В первые моменты его реакция была мгновенной, холодной. Он выхватил оружие, и пули разрывали пространство вокруг, но не его тело, а тела тех, кто пытался убить их. Он уничтожал их, не думая о последствиях, не задумываясь, сколько жизней он оборвал за один момент. Он был машиной, и чем больше он сражался, тем менее он чувствовал.

Но затем, когда огонь стих, когда пыль осела и звуки выстрелов затихли, Глитч внезапно заметил

Лину. Она стояла рядом, её взгляд был усталым, но в нем оставалась решимость. Это была решимость выжить, и в её глазах было что-то большее. Это было то, чего он сам так давно потерял — вера в то, что всё это может закончиться.

– Ты не боишься? – спросил Глитч, и его голос был таким, как будто он сам не знал ответа.

Лина посмотрела на него с лёгкой улыбкой, хотя и её лицо было измазано пылью и кровью.

– Я боюсь, Глитч. Но я боюсь ещё больше того, что ты уже не видишь разницу. Мы с тобой оба здесь, но ты забываешь, ради чего ты живёшь.

Эти слова пробили его до глубины. Она говорила о чём-то, что он пытался скрыть, что он не хотел осознавать. Он утратил всё, что могло бы быть важным, и с каждым днём его душа становилась всё холоднее. Это была не просто война. Это было его поглощение войной. Он становился частью её.

Глитч повернулся, чтобы уйти, но в этот момент, как никогда ранее, он ощутил, как невыносимо тяжело на душе. Эта тишина, которая висела после каждого столкновения, была пугающей. Он чувствовал, как его сознание начинает тонуть в этом хаосе. Каждый его шаг теперь был бессмысленным, но в то же время неизбежным.

– Знаешь, – тихо сказал он, – ты не хочешь быть рядом со мной, Лина. Я не могу это понять. Ты слишком живо переживаешь каждое событие. Я же... я живу только для мести.

Лина взяла его за руку. В её глазах не было страха. Там была только стойкость. Она сказала тихо:

– Тогда ты обречён, Глитч. Мы все обречены, если будем жить только этим.

Он не знал, что сказать. И, может быть, в этот момент он уже понял: Лина была правой. Вся эта война была не только про насилие и месть. Она была про то, как люди могут потерять себя, если забудут, что значит быть людьми.

Но Глитч не мог остановиться. Он был слишком далеко. И, возможно, он не хотел бы остановиться, даже если бы знал, что это единственное, что может вернуть его к себе.

Глитч шел по разрушенным улицам города, не замечая пыли и крови, что лежали на его пути, словно напоминание о том, что когда-то здесь был живой мир. Мир, где люди чувствовали, мечтали, строили. Но теперь это было лишь прошлое, мертвое и забытое, а он сам стал частью этого мрака. Тени прошлого были как проклятие, тянулись за ним, не давая покоя.

Лина шла рядом, её присутствие было как слабый свет в темном туннеле. Она пыталась верить в лучшее, она искала способы сохранить свою человечность. Но Глитч знал, что даже её свет не сможет осветить тьму, в которой он утопает.

– Мы снова возвращаемся туда, где всё началось? – спросила Лина, нарушив молчание. Ее голос был тихим, но в нём чувствовалась тревога.

Он взглянул на неё, но ответа не дал. Он не знал, где началось "всё это". Он был слишком далеко, чтобы искать начало. Он просто шёл, идущий по пути, который вел лишь в одну сторону: вниз.