Синие лампы темного мира
Шрифт:
«Так, управление включено. Теперь надо понять, где здесь схема…» - А вот голос кабета все больше походит на набор скрипов и тресков.
Что-то жужжит, поблескивает. Капсула выстреливает струю раскаленного газа, от которой едва удается вовремя отпрыгнуть. А потом все стихает, остается лишь шум покореженных древесных крон на ветру. И в этом спокойствии почти не слышен хлопок, с которым капсула исчезает, оставляя после себя резкий запах паленой резины. Мо стоит рядом; черты его плоского лица постепенно меняются, и вскоре двухметровый кабет вновь становиться обычным четырнадцатилетним подростком.
«Улетела», -
«Улетела», - подтверждают охотники.
На этот раз не было никакого голоса. Капсула просто завибрировала, словно собиралась оторваться от земли, а потом пропала. Ни вспышек, ни окутывающий корпус дымки. На какой-то момент на месте шлюпки повисло что-то вроде миниатюрной черной дыры. Или, скорее, икринки осетра-переростка. А потом и она схлопнулась, не давая себя рассмотреть. Впрочем, главное, что дело было сделано. Только ковер из поломанных веток под ногами да обугленные кусты напоминали, что здесь произошло нечто из ряда вон выходящее.
ГМУ они нашли на том месте, где его оставило Мо. Позади памятника Голицкому, почти у постамента, лежало несколько камней. Вера отодвинула верхний, просунула тонкую руку в углубление.
– Это и есть генетический преобразователь? – разочарованно протянул Ян.
На ладони рядовой оказался предмет, больше напоминающий куриное яйцо. Стоило посветить на него фонариком, стало понятно, что оно неоднородно. Ян не особенно разбирался в грибах, но больше всего сердцевина устройства напоминала спутанную грибницу. Отдельные тонкие гифы пульсировали, двигались, перемещались.
«Как черви», - с отвращением подумал Нерко.
Внутреннюю белую массу покрывала сеть из светло-коричневого камня. Именно за нее старалась держать преобразователь Вера.
– Я думал, он будет… иным. Ну, там, вроде браслета. Или коробка со множеством отверстий и жутких пиктограмм. А тут... – Кир замолчал, на лице его читались брезгливость пополам с недоверием.
– Кабеты почти не создают сложных механизмов. Они пользуются своими телами и естественными процессами, происходящими в природе. Когда среди их потомства обнаруживаются личинки с генетическими нарушениями, они исправляют их ДНК, приводят в норму с помощью специальных клеток. Вы видели небольшие вздутия у Мо на шее? Как воспаленные лимфоузлы?
– Да, - ответил за всех Расул.
– Это железы, производящие такие клетки.
– Нам что, надо ввести их себе? И что тогда? Нас «исправят», сделают идеальных кабетов без нарушений? – С ожесточением завопил Еременко.
– Нет. Белая масса – это особая разновидность гриба. Он растет только в одном месте на Кессии. Отличительной особенностью его является то, что он быстро приспосабливается ко всем условиям. Внутри каждой гифы размножаются микроорганизмы, которые могут копировать любую последовательность нуклеиновых кислот. Представь себе человека, жизнь которого зависит от информации. Биржевой брокер, бизнесмен. У него есть секретарь, даже несколько, которые круглосуточно ищут такую информацию, а потом извлекают из нее самое ценное. Так и эти грибы. Они питаются кровью, часть которой не переваривается, а анализируется микроорганизмами. Любые новые гены встраиваются в единую цепочку или несколько цепочек, образуя дополнительный набор. Что-то вроде энциклопедии, в которую гриб может заглянуть, когда у него самого нет необходимых знаний о новом враге или токсине.
– О, боже! Эта гадость еще и кровь
– До меня начинает доходить, - зато Расул оставался спокоен. – В этих грибах уже находятся гены кабетов. Но если добавить образец человеческой ДНК, микробы полностью копируют его. Ведь людей никогда не было на Кессии. А потом естественным образом соединят их. Химера. Мы останемся людьми, но с дополнительными опциями.
– Не мы.
– Вера поднялась на ноги. – Наши дети. С нами такой фокус не выйдет. Слишком много клеток, разных, со своими особенностями. Исправления происходят на стадии яйцеклетки или сперматозоида. Но Расул прав – они не будут иметь четыре руки или серую кожу. Просто… смогут видеть тварей, уничтожать их без оружия. Дополнительные опции, именно.
– Мы должны отнести ГМУ в часть. Пусть Алехин решит, что дальше с ним делать.
– Кирилл протянул к «яйцу» руку, но подруга быстро отдернула его в сторону.
– Нет. Он здесь ни при чем. Это не его миссия.
– О чем ты, Вер?! Какая еще миссия? Подумай головой. Какая-то хреновина, пьющая кровь, грибы, микробы. Ты хоть себя слышишь? А если мы прикоснемся к ним и помрем? Это существо с другой планеты, оно может быть ядовито или заразно. Или, не знаю… расселится потом по всей Земле, так что пожиратели будут казаться на его фоне добрыми зверушками. Мы должны положить эту штуку в какой-нибудь герметичный пакет и отправить на исследования.
В словах Еременко было рациональное зерно. Вера выслушала его, не перебивая, не пытаясь вклиниться в возмущенную речь. А потом заговорила сама с той же железобетонной уверенностью, с какой уговаривала Яна подождать автобус:
– Мы – прошлое, Кирилл. Нам кажется, что вот она жизнь – здесь и сейчас. Но это ложь. Мы всего лишь история. Как Голицкий, как люди, которые жили до прихода тварей. Нам надо смириться с этим, вот и все.
– О чем ты, Вера?
– О том, что именно нам предстоит взять на себя ответственность. Никто за нас не будет рисковать собственной жизнью. Мы сами созидаем будущее, и раз Мо привел именно нас четверых сюда, значит, именно нам придется воспользоваться этой штукой, преобразователем. Никаких тестов и лабораторий. Никаких ученых в белых халатах. Мы – всего лишь история.
– Как хочешь, - поднял руки Еременко. – Я в этом не участвую. Расул?
– Давай, Вера, что от нас надо?
– Серьезно, брат? Вот он кого я не ожидал…
– Мы все должны это сделать. Считай это моим последним приказом, - повернулся к рядовому Нерко. – Я с самого начала поставил конкретные условия. И не позволю теперь никому вилять. Тим остался в части, потому что знал: я не шучу. Если ты, Кир, принял нашу вылазку за игру, за какой-то квест, то сейчас я тебя разочарую. Все по-настоящему, без полутонов. Без «я в домике» и сиюминутных изменений в правилах.
– А если я откажусь? Пристрелишь? – разозлился парень.
– Нет. Я ничего не сделаю. Но, боюсь, ты сам будешь всю оставшуюся жизнь осуждать себя за малодушие. Людской суд может быть несправедлив, одна лишь совесть никогда не ошибается, - Ян произнес это без всякой патетики, просто как факт, вроде утверждения, что молекула воды состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода.
И Еременко зло ударил кулаком по пьедесталу памятника, сдирая кожу на костяшках пальцев. Одно-единственное слово заставило его передумать. Кира могли обвинять в чем угодно: в лени, недисциплинированности, отсутствию внутреннего стоп-крана, но никогда – в малодушии.