Как Золотую Книгув застежках золотых же,я башенную Ригучитаю по-латышски.Улыбкой птицеликойсмеется сквозь века мнецаревна-горемыкаиз дерева и камня.Касавшиеся Ригипокоятся во прахе –кафтаны и вериги,тевтоны и варяги.Здесь край светловолосых,чье прошлое сокрыто,но в речи отголосоксвященного санскрита.Где Даугава катитраскатистые воды,растил костлявый прадедцветок своей свободы.Он был рыбак и резчики тешил душу сказкой,а воду брал из речекс кувшинками и ряской.Служа мечте заслоном,ладонью меч намацав,бросал его со звономна панцири германцев.И просыпалась Рига,ища трудов и споров,от птиц железных крикана остриях соборов…А я чужой всему здесь,и мне на стыд и завистьчужого сна дремучесть,чужого сада завязь.Как божия коровка,под башнями брожу я.Мне грустно и неловкосмотреть на жизнь чужую.Как будто бы на Сене,а может
быть, на Рейнедуши моей спасенье –вечерние кофейни.Вхожу, горбат и робок,об угол стойки ранюсьи пью из темных стопок,что грел в ладонях Райнис…Ушедшему отсюдаскитаться и таитьсязапомнится как чудобалтийская столица.И ночью безнебеснойуслышим я и Лиля,как петушок железныйзовет зарю со шпиля.Гори, сияй, перечь-касудьбе – карге унылой,янтарное колечкона пальчике у милой.Да будут наши речисветлы и нелукавы,как розовые свечипред ликом Даугавы.1972
«Улыбнись мне еле-еле…»
Улыбнись мне еле-еле,что была в раю хоть раз ты.Этот рай одной неделиназывался Саулкрасты.Там приют наш был в палаткеу смолистого залива,чьи доверчивы повадки,а величие сонливо.В Саулкрасты было небов облаках и светлых зорях.В Саулкрасты привкус хлебабыл от тмина прян и горек.В Саулкрасты были сосны,и в кустах лесной малиныбыли счастливы до слез мы,оттого что так малы мы.Там встречалася не раз наммавка, девочка, певунья,чье веселым и прекраснымбыло детское безумье.В ней не бешеное пламя,не бессмысленная ярость, –разговаривала с пнями,нам таинственно смеялась…С синим небом белый парусзанят был игрою в прятки,и под дождь нам сладко спалосьв протекающей палатке.Нам не быть с мечтой в разлуке.На песок, волна, плесни-ка,увлажни нам рты и рукивместо праздника, брусника.Мы живем, ни с кем не ссорясь,отрешенны и глазасты.Неужели мы еще разне увидим Саулкрасты?1972
Бах в домском соборе
Светлы старинные соборы.В одном из них по вечерамсиял и пел орган, которыйбыл сам похож на Божий храм.И там, воспряв из тьмы и праха,крылами белыми шурша,в слезах провеивала Бахамиротворящая душа.Все лица превращались в лики,все будни тлели вдалеке,и Бах не в лунном парике,а в звездном звоне плыл по Риге.Он звал в завременную дальот жизни мелочной и рьянойи обволакивал печальсветлоулыбчивой нирваной.И мы, забыв про плен времен,уняв умы, внимали скопно,как он то жаловался скорбно,то веселился, просветлен.Мы были близкие у близких,и в нас ни горечи, ни лжи,и светом сумерек латвийскихпросвечивали витражи.И развевался светлый саванпод сводами, где выше горсиял и пел орган, и сам онбыл как готический собор.1972
«С далеких звезд моленьями отозван…»
С далеких звезд моленьями отозван,к земле прироси с давних пор живет в лесу литовскомИсус Христос.Знобят дожди его нагое тело,тоскуют с ним,и смуглота его посеверелаот здешних зим.Его лицо знакомо в каждом доме,где видят сны,но тихо стонут нищие ладонив кору сосны.Не слыша птиц, не радуясь покоюлесных озер,он сел на пень и жалобной рукоющеку подпер…Я в ту страну, лесную и речную,во сне плыву,но все равно я ветрено ревнуюк нему Литву.Он там сидит на пенышке сосновомпод пенье ос,и до сих пор никем не арестовансмутьян Христос.Про черный день в его крестьянской торбепяток сельдей.Душа болит от жалости и скорбиза всех людей.Ему б – не ложь словесного искуса,молву б листвы…Ну как же вы не видели Исусав лесах Литвы?1970
Проклятие петру
Будь проклят, император Петр,стеливший душу, как солому!За боль текущего быломупора устроить пересмотр.От крови пролитой горяч,будь проклят, плотник саардамский,мешок с дерьмом, угодник дамский,печали певческой палач!Сам брады стриг? Сам главы сек!Будь проклят царь-христоубийцаза то, что кровию упитьсяни разу досыта не смог!А Русь ушла с лица землив тайнохранительные срубы,где никакие душегубыее обидеть не могли.Будь проклят, ратник сатаны,смотритель каменной мертвецкой,кто от нелепицы стрелецкойнатряс в немецкие штаны.Будь проклят, нравственный урод,ревнитель дел, громада плоти!А я служу иной заботе,а ты мне затыкаешь рот.Будь проклят тот, кто проклял Русь –сию морозную Элладу!Руби мне голову в наградуза то, что с ней не покорюсь.1970
Венок на могилу художника
Хоть жизнь человечья и вправду пустяк,но, даже и чудом не тронув,Чюрленис и Врубель у всех на устах,а где же художник Филонов?Над черным провалом летел, как Дедал,Питался, как птица Господня,а как он работал и что он видал,никто не узнает сегодня.В бездомную дудку дудил, как Дедал,аж зубы стучали с мороза,и полдень померкнул, и свет одичал,и стала шиповником роза.О, сможет сказать ли, кому и про чтотех снов размалеванный парус?Наполнилось время тоской и враждой,и Вечность на клочья распалась.На сердце мучительно, тупо, нищо,на свете пустынно и плохо.Кустодиев, Нестеров, кто там еще –какая былая эпоха!Ничей не наставник, ничей не вассал,насытившись корочкой хлеба,он русскую смуту по-русски писали веровал в русское небо.Он с голоду тонок, а судьи толсты,и так тяжела его зрячесть,что насмерть сыреют хмельные холсты,от глаз сопричастников прячась.А слава не сахар, а воля
не мед,и, солью до глаз ополоскан,кто мог бы попасть под один переплетс Платоновым и Заболоцким.Он умер в блокаду – и нету его:он был и при жизни бесплотен.Никто не расскажет о нем ничего,и друг не увидит полотен…Я вою в потемках, как пес на луну,зову над зарытой могилой……Помилуй, о Боже, родную страну,Россию спаси и помилуй.(1973)
«Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю…»
Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю –молиться молюсь, а верить – не верю.Я сын твой, я сон твоего бездорожья,я сызмала Разину струги смолил.Россия русалочья, Русь скоморошья,почто не добра еси к чадам своим?От плахи до плахи по бунтам, по гульбамзадор пропивала, порядок кляла, –и кто из достойных тобой не погублен,о гулкие кручи ломая крыла.Нет меры жестокости ни бескорыстью,и зря о твоем же добре лепеталдождем и ветвями, губами и кистьювлюбленно и злыдно еврей Левитан.Скучая трудом, лютовала во блуде,шептала арапу: кровцой полечи.Уж как тебя славили добрые люди –бахвалы, опричники и палачи.А я тебя славить не буду вовеки,под горло подступит – и то не смогу.Мне кровь заливает морозные веки.Я Пушкина вижу на жженом снегу.Наточен топор, и наставлена плаха.Не мой ли, не мой ли приходит черед?Но нет во мне грусти и нет во мне страха.Прими, моя Русь, от сыновних щедрот.Я вмерз в твою шкуру дыханьем и сердцем,и мне в этой жизни не будет защит,и я не уйду в заграницы, как Герцен,судьба Аввакумова в лоб мой стучит.1969
Печальная баллада о великом городе над Невой
Был город как соль у России,чье имя подобно звезде.Раскатны поля городские,каких не бывало нигде.Петр Первый придумал загадку,да правнуки вышли слабы.Змея его цапни за пятку,а он лошака на дыбы.Над ним Достоевского очии Блока безумный приют.Из белого мрамора ночинад городом этим плывут.На смерти настоянный воздух –сам знаешь, по вкусу каков, –хранит в себе строгую поступьпоэтов, царей, смельчаков.Таит под туманами шрамы,а море уносит гробы.Зато как серебряны храмы,дворцы зато как голубы.В нем камушки кровью намокли,и в горле соленый комок.Он плачет у дома на Мойке,где Пушкин навеки умолк.Он медлит у каждого храма,у мраморных статуй и плит,отрытой строфой МандельштамаАхматовой сон веселит.И, взором полцарства окинув,он стынет на звонких мостах,где ставил спектакли Акимови множил веселье Маршак.Под пологом финских тумановзагривки на сфинксах влажны.Уходит в бессмертье Тынянов,как шпага уходит в ножны.Тот город – хранитель богатства,нет равных ему на Руси,им можно всю жизнь любоваться,а жить в нем – Господь упаси.В нем предала правду ученость,и верность дала перекос,и горько, при жизни еще, насоплакала Ольга Берггольц.Грызет ли тоска петербуржцев,свой гордый покинувших дом,куда им вовек не вернуться,прельщенным престольным житьем?Во громе и пламени ляснувнад черной, как век, крутизной,он полон был райских соблазнов,а ныне он центр областной.(1977)
Лешке Пугачеву
Шумит наша жизнь меж завалов и ямин.Живем, не жалея голов.И ты россиянин, и я россиянин –здорово, мой брат Пугачев.Расставим стаканы, сготовим глазунью,испивши, на мир перезлись, –и нам улыбнется добром и лазурьюХристом охраненная высь.А клясться не стану, и каяться не в чем.Когда отзвенят соловьи,мы только одной лишь России прошепчемпрощальные думы свои.Она – в наших взорах, она – в наших нервах,она нам родного родней, –и нет у нее ни последних, ни первых,и все мы равны перед ней.Измерь ее бездны рассудком и сердцем,пред нею душой не криви.Мы с детства чужие князьям и пришельцам,юродивость – в нашей крови.Дожди и деревья в мой череп стучатся,крещенская стужа строга,а летом шумят воробьиные царстваи пахнут веками стога.Я слушаю зори, подобные чуду,я трогаю ветки в бору,а клясться не стану и спорить не буду,затем что я скоро умру.Ты знаешь, как сердцу погромно и душно,какая в нем ночь запеклась,и мне освежить его родиной нужно,чтоб счастий чужих не проклясть.Мне думать мешают огни городские,и если уж даль позвала,возьмем с собой Лильку, пойдем по России –смотреть, как горят купола.1978
Церковь в коломенском
Все, что мечтала услышать душав всплеске колодезном,вылилось в возгласе: «Как хорошацерковь в Коломенском!».Знаешь, любимая, мы – как волхвы:в поздней обители –где еще, в самом охвостье Москвы, –радость увидели.Здравствуй, царевна средь русских церквей,бронь от обидчиков!Шумные лица бездушно мертвейэтих кирпичиков.Сменой несметных ненастий и вёдрдышат, как дерево.Как же ты мог, возвеличенный Петр,съехать отселева?Пей мою кровушку, пшикай в усызелием чертовым.То-то ты смладу от Божьей красызенки отвертывал.Божья краса в суете не видна.С гари да с ветра явижу: стоит над Россией однасамая светлая.Чашу страданий испивши до дна,пальцем не двигая,вижу: стоит над Россией однасамая тихая.Кто ее строил? Пора далека,слава растерзана…Помнишь, любимая, лес да река –вот она, здесь она.В милой пустыне, вдали от людейнет одиночества.Светом сочится, зари золотей,русское зодчество.Гибли на плахе, катились на дно,звали в тоске зарю,но не умели служить заодноБогу и Кесарю…Стань над рекою, слова лепечи,руки распахивай.Сердцу чуть слышно журчат кирпичитихостью Баховой.Это из злыдни, из смуты седойпрадеды вынеслидиво, созвучное Анне Святойв любящем Вильнюсе.Полные света, стройны и тихи,чуда глашатаи, –так вот должны воздвигаться стихи,книги и статуи.…Грустно, любимая. Скоро конецмукам и поискам.Примем с отрадою тихий венец –церковь в Коломенском.(1973)