И средь детей ничтожных мира,Быть может, всех ничтожней он.Пушкин
С детских лет избегающий драк,чтящий свет от лампад одиноких,я – поэт. Мое имя – дурак.И бездельник, по мнению многих.Тяжек труд мне и сладостен грех,век мой в скорби и праздности прожит,но чтоб я был ничтожнее всех,в том и гений быть правым не может.И хоть я из тех самых зануд,но, за что-то святое жалея,есть мне чудо, что Лилей зовут,с кем спасеннее всех на земле я.Я – поэт, и мой воздух – тоска,можно ль выжить, о ней не поведав?Пустомель – что у моря песка,но как мало у мира поэтов.Пусть не мед – языками молоть,на пегасиках ловких процокавпод казенной уздой, но Господьвозвещает устами пророков.И томим суетою суети, как Бога, зовя вдохновенье,я клянусь, что не может поэтбыть ничтожным хотя б на мгновенье.Соловей за хвалой не блестит.Улыбнись на бесхитростность птичью.Надо все-таки выпить за стыд,и пора приучаться к величью.Светлый рыцарь и верный пророк,я пронизан молчанья лучами.Мне опорою Пушкин и Блок.Не равняйте меня с рифмачами.Пусть я ветрен и робок в миру,телом немощен, в куче бессмыслен,но, когда я от горя
умру,буду к лику святых сопричислен.Я – поэт. Этим сказано все.Я из времени в Вечность отпущен.Да пройду я босой, как Басё,по лугам, стрекозино поющим.И, как много столетий назад,просветлев при божественном кличе,да, пройду я, как Данте, сквозь ади увижу в раю Беатриче.И с возлюбленной взмою в зенит,и от губ отрешенное словов воскрешенных сердцах зазвенитдо скончания века земного.1973
За Надсона
Друг человечества…
Пушкин
А и слава, и смерть ходят по свету в разных обличьях.Тяжело умирать двадцати пяти от роду лет.Заступитесь за Надсона, девять крылатых сестричек,подтвердите в веках, что он был настоящий поэт.Он не тратил свой дар на безделки – пустышки мирские,отзываясь душой лишь на то, что важнее всего,в двадцать лет своих стал самым нужным певцом у России,вся Россия в слезах провожала в могилу его.Я там был, я там был, на могиле его в Ленинграде…О, верни его, Родина, в твой героический круг,возлюби его вновь и прости, и прости, Бога ради,то, что не был пророком, а был человечества друг.Я люблю его стих и с судом знатоков не согласен.Заступись за него, галилейская девочка-Мать:он, как сын твой Исус, так мучительно юн и прекрасен,а что дар не дозрел – так ведь было ж всего двадцать пять.Ведь не ждать же ему, не таить же врученный светильник,вот за это за все и за то, что по паспорту жид,я держу его имя в своих заповедных святыняхи храню от обид, как хранить его всем надлежит.1984
«Больная черепаха…»
Больная черепаха –ползучая эпоха,смотри: я – горстка праха,и разве это плохо?Я жил на белом светеи даже был поэтом, –попавши к миру в сети,раскаиваюсь в этом.Давным-давно когда-топод песни воровскиея в звании солдатабродяжил по России.Весь тутошний, как Пушкинили Василий Теркин,я слушал клеп кукушкини верил птичьим толкам.Я – жрец лесных религий,мне труд – одна морока,по мне, и Петр Великийне выше скомороха.Как мало был я добрымхоть с мамой, хоть с любимой,за что и бит по ребрамсудьбиной, как дубиной.В моей дневной одышке,в моей ночи бессонноймне вечно снятся вышкинад лагерною зоной.Не верю в то, что руссылюбили и дерзали.Одни врали и трусыживут в моей державе.В ней от рожденья каждыйжелезной ложью мечен,а кто измучен жаждой,тому напиться нечем.Вот и моя жаровнейрассыпалась по рощам.Безлюдно и черно в ней,как в городе полнощном.Юродивый, горбатенький,стучусь по белу свету –зову народ мой «батенькой»,а мне ответа нету.От вашей лжи и лютидо смерти не избавлен,не вспоминайте, люди,что я был Чичибабин.Уже не быть мне Борькой,не целоваться с Лилькой,опохмеляюсь горькой.Закусываю килькой.1969
«Дай вам Бог с корней до крон…»
Дай вам Бог с корней до кронбез беды в отрыв собраться.Уходящему – поклон.Остающемуся – братство.Вспоминайте наш снежокпосреди чужого жара.Уходящему – рожок.Остающемуся – кара.Всяка доля по уму:и хорошая, и злая.Уходящего – пойму.Остающегося – знаю.Край души, больная Русь, –перезвонность, первозданность(с уходящим – помирюсь,c остающимся – останусь) –дай нам, вьюжен и ледов,безрассуден и непомнящ,уходящему – любовь,остающемуся – помощь.Тот, кто слаб, и тот, кто крут,выбирает каждый между:уходящий – меч и труд,остающийся – надежду.Но в конце пути сияйпо заветам Саваофа,уходящему – Синай,остающимся – Голгофа.Я устал судить сплеча,мерить временным безмерность.Уходящему – печаль.Остающемуся – верность.1971
«Не веря кровному завету…»
Не веря кровному завету,что так нельзя,ушли бродить по белу светумои друзья.Броня державного кордона –как решето.Им светит Гарвард и Сорбонна,да нам-то что?Пусть будут счастливы, по мне, хотьв любой дали, –но всем живым нельзя уехатьс живой земли.С той, чья судьба еще не стертав ночах стыда,а если с мертвой, то на чертаи жить тогда?..Я верен тем, кто остаетсяпод бражный трепсвое угрюмое сиротствонести по гроб.Кому обещаны допросыи лагеря,но сквозь крещенские морозыгорит заря.Нам не дано, склоняя плечипод ложью дней,гадать, кому придется легче,кому трудней.Пахни ж им снегом и сиренью,чума-земля.Не научили их смиреньюучителя.В чужое зло метнула жизнь их,с пути сведя,и я им, дальним, не завистники не судья.Пошли им, Боже, легкой ноши,прямых дороги добрых снов на злое ложепошли им впрок.Пускай опять обманет демон,сгорит свеча, –но только б знать, что выбор сделанне сгоряча.1973
«Стою за правду в меру сил…»
Стою за правду в меру сил,да не падет пред ложью ниц она.Как одиноко на Русибез Галича и Солженицына.1974
«Из глаз – ни слезинки, из горла – ни звука…»
Из глаз – ни слезинки, из горла – ни звука.Когтями по сердцу – собака-разлука.А пала дорога, последняя в мире,бессрочней острога, бескрайней Сибири.Уже не помогут ни рощи, ни реки,чтоб нам не расстаться на вечные веки.За дебри и зори уводит дорога,страшнее любого тюремного срока.Заплачет душа по зеленому шуму,но поздно впотьмах передумывать думу.Мы вызубрим ад до последнего круга,уже никогда не увидев друг друга.Прощайте ж навеки и знайте, уехав,что даже не Пушкин, не Блок и не Чехов,не споры ночные, не дали речные,не свет и не память – ничто не Россия.Забудьте на воле наш холод холуйский,но лучшее в доле зовите по-русски.Себе
во спасенье и нам во спасеньехраните России заветное семя.Тряхните над миром сумой переметной,авось разрастется росток перелетный.Не снежная заметь, не зовы лесные –России не занять, вы сами – Россия.Запомните это для горестных буден,да нас не забудьте, как мы не забудем.Храните звучанье, ищите значенье.А все остальное – мираж и мученье,крутое решенье, кромешная мука,чтоб сердце до крови изгрызла разлука.Несите до гроба свою беззащитность –свободу, которой ничто не лишит нас.Вы сами – Россия, вы – семя России.Да светят вам в горе веселья простые.(1975)
«Опять я в нехристях, опять…»
Опять я в нехристях, опятьменя склоняют на собраньях,а я и так в летах неранних,труд лишний под меня копать.Не вправе клясть отчайный выезд,несу как крест друзей отъезд.Их Бог не выдаст – черт не съест,им отчий стыд глаза не выест.Один в нужде скорблю душой,молчу и с этими, и с теми, –уж я-то при любой системеостанусь лишний и чужой.Дай Бог свое прожить без фальши,мой срок без малого истек,и вдаль я с вами не ездок:мой жданный путь намного дальше.1973
Былина про Ермака
Ангел русской земли, ты почто меня гнешь и караешь?Кто утешит мой дух, если в сердце печаль велика?О, прости меня, Пушкин, прости меня, Лев Николаич,я сегодня пою путеводную длань Ермака.Бороде его – честь, и очам его – вечная память,и бессмертие – краю, что кровью его орошен.Там во мшанике ночь, и косматому дню не шаманитьнад отшельничьим тем, над несбывшимся тем шалашом.Отшумело жнивье, а и славы худой не избегло,было имя как стяг, а пошло дуракам на пропой,и смирна наша прыть, и на званую волю из пеклане дано нам уплыть атамановой пенной тропой.Время кружит в ночи смертоносно-незримые кружна,с православного древа за плодом срывается плод.Что Москва, что мошна – перед ними душа безоружна,а в сибирском раю – ни опричников, ни воевод.Две медведицы в лапах несут в небеса семисвечья,и смеется беглец, что он Богу не вор и не тать.Между зверем и древом томится душа человечьяи тоскует, как барс, что не может березонькой стать.– Сосчитай, грамотей, сколько далей отмерено за день.А что было – то было, то в зорях сгорело дотла.Пейте брагу, рабы, да не врите, что я кровожаден,вам ни мраку, ни звезд с моего кругового котла…Мы пируем уход, смоляные ковши осушая,и кедровые кроны звенят над поверженным злом.Это – русские звоны, и эта земля – не чужая,колокольному звону ответствует гусельный звон…А за кручами – Русь, и оттуда – ни вести, ни басни,а что деется там, не привидится злыдню во сне:плахи, колья, колесы; клубятся бесовские казни,с каждой казнью деньжат прибывает в царёвой казне.Так и пляшет топор, без вины и без смысла карая,всюду трупы да гарь, да еще воронье на снегу,и князь Курбский тайком отъезжает из отчего края,и отъезд тот во грех я помыслить ему не могу.Можно ль выстоять трону, сыновнею кровью багриму?И на этой земле еще можно ль кого-то любить?Льется русская кровь по великому Третьему Риму,поелику вовеки четвертому Риму не быть…А Ермак – на лугу, он для правнуков ладит садыбу,он прощает врагу и для праздников мед бережет,в скоморошьей гульбе он плюет на Малютину дыбуи беде за плечами не тщится вести пересчет.К Ермаковым ногам подкатился кедровый рогачик,притулилась жар-птица, приластилась тьма из болот.Ни зверью он не враг, ни чужого жилья не захватчик,а из Божьих даров только волю одну изберет.Под великой рекой он веселую голову сложит,а заплачет другой, кто родится с похожей душой,а тропы уже нет, потому что он сроду не сможетни обиды стерпеть, ни предаться державе чужой.Из ковша Ермака пили бражники и староверы,в белокрылых рубахах на грудь принимали врага,а исполнив оброк, уходили в скиты и пещеры,но и в райских садах им Россия была дорога.Хорошо Ермаку. Не зазря он мне снился на Каме…Над моей головой вместо неба нависла беда,пали гусли из рук, расступается твердь под ногами,но – добыта Сибирь, – и уже не уйти никуда.1976
«Марленочка, не надо плакать…»
Марленочка, не надо плакать,мой друг большой.Все – суета, все – тлен и слякоть,живи душой.За место спорят чернь и челядь.Молчит мудрец.Увы, ничем не переделатьлюдских сердец.Забыв свое святое имя,прервав полет,они не слышат, как над нимиорган поет…Не пощадит ни книг, ни фресокбезумный век.И зверь не так жесток и мерзок,как человек.Прекрасное лицо в морщинах,труды и хворь, –ты прах – и с тем, кто на вершинах,вотще не спорь.Все мрачно так, хоть в землю лечь нам,над бездной путь.Но ты не временным, а вечнымживи и будь…Сквозь адский спор добра и худа,сквозь гул и гам,как нерасслышанное чудо,поет орган.И Божий мир красив и дивени полон чар,и, как дитя, поэт наивен,хоть веком стар.Звучит с небес Господня месса,и ты внизусквозь боль услышь ее, засмейся,уйми слезу.Поверь лишь в истину, а флагамне верь всерьез.Придет пора – и станет благом,что злом звалось…Пошли ж беду свою далече,туман рассей,переложи тоску на плечитвоих друзей.Ни в грозный час, ни в час унылый,ни в час разлукне надо плакать, друг мой милый,мой милый друг.1972
«Не от горя и не от счастья…»
Не от горя и не от счастья,не для дела, не для парадапопросил хоть на малый час яу судьбы тишины и лада.И не возраст тому причиной,он не повод для величанья,но не первой моей морщинойзаслужил я черед молчанья.Я хотел, никого не видя,всех людей полюбить, как братьев,а они на меня в обиде,высоту тишины утратив.Все мы с гонором, а посмотришь –все сквалыжны в своей скворешне,и достоин веселья тот лишь,кто забыл о горячке прежней.Желт мой колос, и оттого-тоя меняю для звездной жатвысумасшествие Дон Кихотана спокойствие Бодисатвы.Одного я хочу отныне:ускользнув от любой опеки,помолиться в лесной пустынеза живущих в двадцатом веке.И одна лишь тоска у сердца,и не в радость ни куш, ни бляха, –чтоб на поздней траве усестьсяу колен Себастьяна Баха.Был бы Пушкин, да был бы Рильке,да была б еще тень от сосен, –а из бражников, кроме Лильки,целый мир для меня несносен.Сколько раз моя жизнь ломаласьдо корней, и за все такоев кой-то век попросил хоть малостьодиночества и покоя.Я ушел бы, ни с кем не споря,чтоб не слушать хмельные речи,с мудрой книгой на берег моря,обнимая тебя за плечи.Чтоб деревья шумели, дыбясь,пела речка на радость эхуи, как братья, Толстой и Диккенсперешептывались не к спеху.Ничьего не ищу участья,ничего мне от звезд не надо,лишь прошу хоть на малый час яу судьбы тишины и лада.1972