Скала альбатросов
Шрифт:
Она выпалила все так быстро и решительно, что падре Арнальдо открыл от удивления рот, хотя хорошо знал ее: подобная решимость родилась не сию минуту. Арианна всегда была решительной. Бывала разной — веселой, легкомысленной, порывистой, порой казалась даже беззастенчивой. Но в ответственные моменты оставалась спокойной и действовала без колебаний. Священник восхищался такой способностью Арианны, но одновременно и тревожился.
— Хорошо, — согласился он. — Попробую разыскать Мометти и пошлю ему письмо. Только прошу тебя, дорогая, заклинаю, будь осторожна. Повторяю, это очень опасное занятие, не подходящее для женщины.
—
У ЗЕРКАЛА
В особняке графа Венозы в Милане все то и дело плакали. Одна Арианна оставалась невозмутимой, глядя, как стучит в окна дождь. Она старалась избегать испуганных взглядов Марты и прислуги. Да, они вернулись почти все. Убедившись, что Наполеон никому не отрубил головы, даже в домах аристократов, они возвратились к прежним хозяевам.
Приехав в Милан, Арианна была весьма изумлена: ее виллу не разграбили, более того, слуги, стараясь загладить свою провинность и испросить прощения за бегство из дома, теперь вычистили и вылизали его весь от крыши до фундамента. Лужайка перед фасадом была тщательно подстрижена, огород вскопан и содержался в отличном состоянии, парк ухожен. Дворецкий долго распространялся, нахваливая старания прислуги, и не преминул добавить, как все тяжело переживали гибель графа.
Арианна велела собрать всех слуг, поблагодарила за труды и заверила, что впредь в их жизни не произойдет ничего плохого. Она обеспечит их всем необходимым, как было при ее муже. Да, она все сделает, чтобы жизнь продолжалась как прежде. Уже одно то, что ее дом остался цел, придало ей уверенности и мужества, чтобы осуществить вызов, который она бросила самой себе. Но ее радость длилась совсем недолго. Еще накануне, когда она с Мартой рассматривала платья, выбирая самое скромное, более подходящее для новой обстановки, дворецкий вбежал в ее комнату совершенно потрясенный.
— Синьора графиня, приехал Бертье, а с ним еще несколько человек! Они разгуливают по дому, осматривают скульптуры, картины и описывают их. Он явился сюда как хозяин.
Арианна не шелохнулась. Только зрачки ее расширились. А потом с выдержкой, которая прежде всего поразила ее саму, сказала:
— Не переживай, Джованни. Это неизбежно. Рано или поздно они должны были прийти сюда.
— Но мы погибли, синьора графиня. Ведь большую часть своего состояния граф вложил в произведения искусства.
— Не волнуйся, как-нибудь выйдем из положения. Скажи мне лучше, что слышно о Серпьери?
— Простите, синьора графиня, но в этой суматохе я совсем забыл доложить вам. Граф будет к обеду.
— Хорошая новость, спасибо, Джованни.
— Что мне делать?
— То же, что и обычно. Накрывай стол.
Марта опустилась в кресло. Она не произнесла ни слова, сидела, уставившись в пространство, будто онемела. Арианна подошла к окну, посмотрела на пруд; лил дождь. Только кувшинкам не было никакого дела ни до погоды, ни до грохота карет по брусчатке, ни до выкриков офицеров, отдававших команды солдатам. Они спешили захватить богатую добычу, торопились опустошить ее дом.
Это ее вовсе не касается, решила она. Это происходит с какой-то другой женщиной. Той, что с возмущением жаловалась при каждой плохой вести: сколько можно! Ту женщину звали Арианна, она была молодой девушкой, дочерью крестьянина Рафаэля. А она — графиня Веноза, и подобное событие не может вывести ее из равновесия. Что, собственно, изменилось? Она называла его высочеством эрцгерцога Фердинанда, теперь будет точно так же величать
Что изменилось в Милане? На первый взгляд, почти все. И почти ничего по существу. Только люди, которые пришли к власти, ведут себя вульгарнее, они более алчные, чем сверженные властители. Но если она не возмущается, то что же изменилось? Даже вот этот дождь, что стучит в стекла неторопливо и бесстрастно, точно в ноябре, напоминает, что жизнь продолжается, и ей не следует волноваться. Это всего лишь один из множества эпизодов в ее жизни.
Чужие лошади топтали только что постриженную лужайку, служанки кричали, плакали, зажимали уши, чтобы ничего не слышать. Джизелла и Фауста, ее горничные, время от времени заходили на цыпочках к Арианне, страшно бледные, прижав руки к животу, и, молча побродив по комнате, уходили. Ждали от хозяйки хоть какого-нибудь утешения. Но у нее ни для кого не находилось никаких слов. Слова тут не помогут.
Марта взялась за вышивание, старательно втыкая иголку в ткань. Очень хорошо, одним только взглядом она, дорогая Марта, сумела сказать столько для нее важного. Нужно быть сильной, надо подавать пример прислуге. Желание Марты — ее желание. Она — глава семьи, и ей важно сохранять полное спокойствие. Но она более чем спокойна, она равнодушна. И надеется, что Марта гордится ею.
Арианна отошла от окна и села перед зеркалом. Хорошо, что отправила Марко, Ассунтину и Антониетту с падре Арнальдо. Им и без того досталось немало горя — хоть нового безобразия не увидят. Она не сомневается, что при помощи священника они обретут там хоть немного покоя и отдохнут, а без них она чувствует себя свободнее и может рискнуть. И не опасается, что случится еще что-нибудь более страшное.
Арианна внимательно осмотрела свое лицо. Нет, она не изменилась. Так чего же ей беспокоиться? Она взяла расческу и, глядя на Марту, вставшую за ее спиной, принялась делать прическу.
— Дорогая, какое платье наденешь? Зеленое подойдет?
Она не ответила. Положила расческу и взяла коробочку с тенями для глаз. Неторопливо набрала лопаточкой краску и аккуратно наложила голубой тон на веки, потом темно-золотистый на брови. Эти два цвета хорошо сочетались. Ее лицо опять обрело свежесть. Достаточно было неделю поспать вдоволь и хорошо питаться, чтобы вернулись прежние краски.
Голод, трудности, ужас и физическое напряжение, которые она перенесла за три месяца на вилле «Летиция», не отразились на ее лице. Смерть, ужасная смерть Джулио и Сальваторе, их чудовищно разбухшие в воде тела, раны на голове, которые она видела впервые в жизни, не оставили ни единой морщинки. Операция на колене, которую понадобилось сделать собственному сыну, и тот человек, которого пришлось убить, и дом, сгоревший у нее, на глазах — любимая вилла «Летиция», — не искалечили ее внешности. Падре Арнальдо отпустил ей грех убийства, но сама она не могла простить себя, забыть этот широко открытый рот, хватавший воздух. Ведь она лишила солдата жизни, оборвала ее, отняла у него радость существования. А ее лицо, несмотря ни на что, осталось таким, как прежде, даже круги под глазами не появились, и кожа гладкая.