Сказания о недосказанном

Голобоков Николай

– Так, молодцы,– говорил седой грозный врач.

– А как мы?

– Хорошо. Хором завопили все.

– Домой, жалобно запищали с разных кроватей вмиг улёгшиеся мужики.

– На что жалуетесь?

– Как анализы?

– Палочек нет?

– Да вон, Володя в воскресенье съездил к жене, у него всё хорошо с палочками, а я сегодня встаю, а у меня простынь как палатка и комары искусали его, мой пиллерс, и меня. Так всю ночь и проспал без простыни в палатке. А под утро пришлось к ноге привязать…

Доктор улыбнулся и тихо вышел из палаты.

– Там воон, тарелка

с какой то кашей, рядом стояла и капельница. Продолжал выздоравливающий, уже говорил всем, которые и так всё это видели и смирились… А он продолжал.

– Всё это завершал аромат крепкого и терпкого. Вон, там, тот, толстый часто снимал свои чёрные, спортивного покроя трусы ниже коленей и по коридору ночью дефилировал голяком в таком маскхалате, все кто стоял в коридоре, и просто стонал – разбегались. Он мог рухнуть в любую секунду, этот набитый мясом и вонью, громадина и только те, кто был прибит и пришит, пригвождён к кровати, системой капельниц, лежали и только молились, хотя бы не на меня свалился. А нянечки ругались, как им надоело поворачивать с боку на бок, как он ночью кричал, и не давал всем покоя. И, вот деда втолкнули, а рядом села его кокетливая, но тоже, видимо, брезгливая бабуля, с отвисшей как и у деда нижней губой до бороды.

– Ну, молодцы. Раз шутите, значит всё хорошо. Так, Так. Стул как?

– Нормально, три дня уже нет.

– Как?

– Да вот так.

– Вон, тот парень сказал, нужен другой стол, не номер четыре, а номер два, или одиннадцатый, где мясо, борщ. От манной кашки говорит, тишина, как в гробе…

– Говорит, чтобы был стул, нужен накрытый стол.

– А это кто сказал, спросил доктор.

– Да вон тот парень.

– Ну и ну.

– Какой у тебя стол? Один день номер два.

– А потуги были, но не получилось. Через дня три смогу на анализ наковырять маленький орешек, у соседа, он добрый. Не жадный. Даст.

– Гы, гы, – ржали мужики.

– Ну молодец,

– Доктор, почему вы сказали не всем кардиограмму?

– Пульс у вас не очень.

– У меня было с сердцем не полный порядок, аритмия, потом подлечил. А что могло отравление отразиться на сердце?

– Конечно, такое сильное отравление, но не паникуйте. Вот завтра проверим, тогда и будем говорить.

– А я не боюсь, я его сам вылечу.

– Как?

– Зарядка. Дыхание. Йога… Я уже сегодня делал полную нагрузку.

– Посмотрим. Ещё раз посмотрим.

– Всё. Вы свободны. Можете вставать и идти на улицу.

– Доктор, а меня когда выпишите?

– Вот завтра получим анализы. И если отрицательные, будьте здоровы. А вам когда нужно?

–В пятницу до обеда.

– Э, нет голубчик. Нет, дорогой, вы меня за жабры берёте.

– Ну, хоть в субботу.

– Посмотрим. А вам когда нужно быть там, на вашем выставкоме?

– В пятницу, к одиннадцати. В Симферополе.

– Не знаю, не знаю. Не обещаю. А когда вы к нам прибыли?

– В пятницу, ночью.

– Не знаю. Не знаю.

– Ну, хоть в субботу, доктор.

– А, посмотрим.

Он снова загрустил, что пропало столько времени. Так сейчас нужно и ремонт дома заканчивают строители,

посмотреть, проверить. А то и бросят с недоделками, и работы отвозить в Симферополь. Сегодня, на третий день дозвонился на завод, и сказал что в больнице. Ребята развели руками – да ты что, да как? И единственная просьба была, если из дома позвонят, или приедут на завод, сказать, что уехал в Симферополь и не сказал, когда прибудет, а то они, жена, дочь и тёща собирались в гости в отпуск, пусть едут. А то и его будут тиранить, поехать, а куда, да и на чём? Их машина на ремонте, а этих родственничков жены, не допросишься. Дед, как всегда будет ныть, и материться.

Снова перебирал в памяти, то утро в день отъезда. Он пять дней дома работал с восьми утра до девяти вечера. Устал, согнулся, а утром у тестя во дворе делал зарядку, дом свой на ремонте. А дочь и жена были у них, вот уже почти два месяца. Дед увидел, зять машет руками, приседает, прыгает зять. Посмотрел. Сморщился. И, брякнул.

– Ты какого это хера трясёшь мудями? Издыхать тебе скоро, а ты, трисёшь, трисёшь…Если хилый, на кизяках затёртый, чего с тебя возьмёшь!

Но увидел злое лицо зятя, ушёл к соседке, бабке и запел свою арию, почти Каварадоси…

– Ды вот зарядку делаить, Колькя, трисёть, трисёть, чаго трясёть, бяри мяшок. Ды пошёл, пошёл, иди за травой. Козу держим, а кому, вот, некому водить, чтоб травку жрала. Молочко вооо, хорошее тячеть из под яё.

Бабка соседка, знала его, часто шумного, категоричного. Он фронтовик, разведчик переднего края, Берлин штурмовал. Труженик, в колхозе в гараже слесарем работает, бывший студент авиационного московского училища. Тогда до войны авиационный механик, с ним не поспоришь. Отматерит и пошлёт так далеко, что и края Света не увидеть.

Бабуля, соседка умылась рукавом. Помолчала и спела свою арию, но уже другую. Она тихонечко, еле слышно промямлила, что зарядка полезная штука.

– Вот её дочери, прописали тоже руками, ногами махать, приседать, лежит и ноги задирает, кулаки крутила, делала, без уколов, не сдавала кровь, мочу, даже ето, ну сам знаешь, в коробочку со спичек. Пилюль никаких, деньги тратить без пользы. Теперь ничёё. Работает. А то мучилась, мучилась аж стонала, когда раньше было. Пущаай машить, хочь штанами.

– Ды ну яво, шумел и ворчал грозно дед.

*

… – Доктор, я же в командировке…Дома ничего не знают, что я здесь у вас балдею. Ехать далеко, да и не на чём. Моя машина сломалась, сейчас на ремонте. А там жлобы, автобусом добираться три часа, а то и больше. Да честно говоря, не хочется. Он так однажды сказал, что теперь меня при воспоминании тошнит. Кто? Твой тесть? Так сказал.

Да?

– Ну и что?

– Что, что в то лето я травился дважды.

– И, выжил?

– Ну как видишь. Мы ездили на своей машине жигулёнок, и тестя, тёщу, возил, всю Россию, от средней полосы до Кавказа показал им. И, вот в то лето. Ели черешни, они, деревья вдоль дороги, ешь ни хочу. Хотели, ели. Вот. И я отравился. Деревья опрыскивали купоросом, а мы и не думали их помыть. Три дня мучился, но на Кубань приехали. Мать вылечила,