Сколько ты стоишь?

Султан Лия

Горечь от собственных слов неприятна ни мне, ни маме.

– Роберт, пожалуйста, не говори так. Мне и без этого не сладко.

– Зачем ты вообще поехала к ней? Что ты хотела доказать? Что

– Я…

Но я не даю ей договорить, даже зная, как она не любит, когда ее перебивают.

– Прости, но это предел, мама. Я понимаю, ты многим пожертвовала ради меня. Но я уже большой мальчик и сам принимаю все важные решения в своей жизни. И мое решение: не дать тебе больше лезть в мою жизнь.

Мама не отвечает, но отворачивается от меня и плачет. Я обидел ее своей правдой.

Дотрагиваюсь до ее руки, но он отдергивает ее и тихо просит:

– Иди, сынок. Мне надо побыть одной. Иди.

Ну вот и поговорили. Пользуясь случаем, поздравляю своих читательниц Лену Ёжик и Яя с днем рождения! Счастья, здоровья и всех благ вам, девочки!

Глава 33. Перерезать пуповину

Две недели спустя

Индира

– Съешь хотя бы булочку с маслом, - мама пальцами пододвигает ко мне блюдце с разрезанной булкой, а я лишь молча отвожу взор.

– Спасибо, не хочется, - беру со стола стакан апельсинового сока и делаю маленький глоток.

– На одной воде и соке далеко не уедешь, - ворчит мама.

– Мне нормально, - пожимаю плечом и встречаюсь взглядом с отчимом, который пристально, но понимающе смотрит на меня.

Коротко улыбаюсь ему, благодаря за поддержку. Вот уже две недели я живу в его доме на окраине Мадрида. Здесь хорошо, пока еще тепло и солнечно, и можно завтракать на открытой террасе с видом на чудесный сад. В Алматы уже вовсю идет снег, о чем рассказала Зара, с которой мы только вчера болтали по телефону. Она попала на сохранение и теперь лежит-скучает в больнице.

Я тоже скучаю. Очень. По Роберту, его голосу, любимым медовым глазам и требовательным губам. По рукам, которые умеют нежно ласкать и жестко, до дрожи в коленях, сжимать. Думала, пройдет немного времени и я смогу заглушить чувства к нему. Не получается. Он слишком глубоко проник под кожу. И несмотря на то, что между нами столько недосказанности, недомолвок, препятствий и людей, что против нашего союза, я все равно его люблю.

Но мама…Моя дорогая, любимая мама впервые меня не понимает. Ее давняя обида и ненависть к отцу Роберта так сильна, что она переносит на сына грехи его отца. И я ругаю себя за слабость и ведомость, потому что в самом начале сделала то же самое. Никакая я не сильная личность. Я обычная слабая женщина, которая пошла на поводу эмоций и обид, а теперь сидит и не знает, что делать.

– Ну как нормально?
– слегка негодует мама.
– Посмотри, как ты похудела - кожа да кости!

– Мам, не начинай, а? Не хочу я есть. Могу я просто не хотеть или нет?
– взрываюсь который день подряд. Знаю, что потом буду себя винить, но я уже на грани.

– Индира, - строго вздыхает мама.

– Оставь ее, Жанель, - басит Виктор на испанском и принимается

жестикулировать.
– Что ты как наседка кружишь над ней и кружишь?

– Я беспокоюсь о ее здоровье!
– обиженно бросает она в сторону мужа.

– Тут не столько о здоровье надо беспокоиться, сколько о сердце, - с жаром говорит мой седовласый и в меру упитанный отчим.
– Она же чахнет на глазах из-за этого. Я даже пять лет назад ее такой не видел! Тогда она была совсем другой.

– Какой?
– спрашиваю я, заинтригованная его словами.

– Тогда ты приехала потухшей, но потом ожила. Постепенно менялся твой цвет лица, появился блеск в глазах. Сейчас я его не вижу. Ты просто чахнешь на глазах.

Судорожно вздыхаю и сжимаю губы, чтобы сдержать поток слез. Прошло две недели с тех пор, как я уехала из Алматы. Хотя сюда больше бы подошло слово сбежала. Тогда я отключила телефон, а в Испании купила местную сим-карту, чтобы связаться с сотрудниками. За школу не переживаю, там уже год есть хороший руководитель. А вот галерея занимаюсь только я. Но в ближайшие два месяца у нас ничего нового не планировалось, а все сделки с клиентами я закрыла.

Я знаю, что Роберт звонил и мне, и Заре. Я это предвидела, поэтому взяла с подруги обещание, что она не скажет ему ничего. И да, она не сдала пароли и явки, хотя призналась, что очень хотела - мол, он так жалобно звучал.

Скорее всего, Роберт писал на старый номер, поэтому сейчас я боюсь вставлять казахстанскую симку, боюсь открывать галерею, где столько наших совместных фото. Боюсь просто думать о нем, потому что неизменно чувствую, что очень ошиблась, когда оттолкнула его и бросила, движимая прошлыми и настоящими обидами.

– Наверное, вы правы, - вздохнув, поднимаюсь из-за стола.

– Ты куда?
– тут же спрашивает мама.

– Пойду прилягу. Голова немного кружится.

– Это потому что ты не ешь! Индира, так нельзя.

– Ай, мухэр (исп.
– женщина, жена), оставь уже ее в покое, - поднимая ладонь вверх, просит Виктор.
– Иди, дочка. Отдохни.

Хороший он все-таки мужик. Маме очень повезло. Вот у них получилось построить здоровые отношения, несмотря на то, что у Виктора и мама, и бывшая, и двое детей от первого брака. Может, секрет в том, что мамина свекровь живет в другом городе и не лезет в семью взрослого сына, бывшая вышла замуж во второй раз раньше него, а дети были уже взрослыми, состоявшимися людьми?

И снова я не знаю ответов. Наверное, все потому что судьба у каждого своя, как и ее жизненные узоры, сотканные из событий, радостей и печалей. Как и у нас с мамой: ни один узор не повторяет другой, несмотря на кровное родство и взаимную безграничную и безусловную любовь. У нее свой путь и свои испытания. У меня - свои. Иногда я думаю, не много ли уроков уготовил для меня Всевышний? Отчего он так часто и жёстко испытывает меня? И наступит ли когда-нибудь покой и счастье?

Захожу в гостевую спальню на втором этаже. В открытое окно доносятся голоса мамы и отчима. Спорят по-испански, мама иногда вставляет русские слова, а Виктор то и дело говорит “Диос мио!”, что значит “О. Господи!”.