Скопа Московская
Шрифт:
— Бери своих людей какие посвежей и гусар Млынского, тоже самых свежих, — велел племяннику Жолкевский, — и скорым маршем отправляйся к королевскому стану.
— Думаете, московиты дерзнут поднять руку на короля? — удивился тот.
— Это дикари, Александр, — ответил Жолкевский. — Для них нет ничего святого в августейшей особе, ты же знаешь. Им плевать на цивилизованные методы ведения войны.
Александр Балабан поспешил собрать людей, передав оставшихся Млынскому, и вскоре отряд из почти сотни гусар двух отборных хоругвей гетманского полка поспешили к королевскому лагерю. Жолкевский решил, даже если он ошибается, то ничего дурного не будет в том, чтобы отправить гусар к королю. Ну а коли окажется прав, это хоть как-то поправит его почти безнадёжное положение.
Балабан
— Крепко же они короля своего стерегут, — заметил Ляпунов, снова начавший сомневаться в их затее.
На воротах осадного стана стояла пара крепких драбантов с алебардами в руках. Эти не казались совсем уж парадными солдатиками, и явно могли постоять за себя. Сам стан был обнесён высоким тыном, за которым ничего не видно.
— Надо на прорыв идти, — предложил Бутурлин. — Ворвёмся, порубим там всех, кого сможем, короля в полон — и ходу! За Днепром не достанут, там князь уже добивает ляхов.
Дымы над осадными станами с того берега Днепра были хорошо видны даже отсюда. Сражение там явно закончилось, и теперь дело дошло до любимой части всякого солдата. Грабежа обозов.
— Дворянство! — взмахнул саблей Ляпунов. — Вперёд!
И дети боярские обоих отрядов бросились в атаку. Драбантов просто смели, изрубив прежде чем они успели своими алебардами взмахнуть. Как бы ты ни был хорош, а против стольких врагов шансов у тебя нет. Ворота вышибли, засов с той стороны положить не успели, и дети боярские ворвались прямиком в королевский осадный стан.
— Бей! Круши! — выкрикнул Ляпунов. — Руби их, православные!
Однако сам он вместе с отборным отрядом детей боярских поспешил прямиком к королевскому домику. Настоящая добыча ждала его там. И конечно же Бутурлин со своими присными, да и князь Иван Шуйский от него не сильно отстали. В королевском стане, само собой, есть чем поживиться, но пока большая часть ворвавшихся дворян создают суету, нужно успеть прихватить самое ценное. Жигимонта Польского.
Но на пути их встали королевские драбанты. Лучшие воины Речи Посполитой (правда, почти все они были шведами, потому что соотечественникам Сигизмунд Ваза доверял больше чем собственным подданным) встали стеной перед королевским домиком. Сперва на налетевших детей боярских обрушился слитный залп десятка мушкетов и пары офицерских пистолетов. Пули выбивали всадников из сёдел, на таком убойном расстоянии от них спасал и самый крепкий юшман. Кираса ещё могла бы, да только не было их у всадников поместной конницы. И всё же залп не остановил их, и дети боярские во главе с Ляпуновым, Бутурлиным и Иваном Шуйским налетели на строй. В дело пошли алебарды. Пара офицеров предпочли отступить — их шпагам сейчас нет работы. А вот когда большинство московитов спешатся, сами или же будут спешены солдатами, тогда можно вмешаться.
Драбантов рубили в седла, однако те ловко орудовали алебардами, сумели стащить на землю Захария Ляпунова. Подскочивший Михаил Бутурлин закрыл того своим конём, принялся с удвоенной силой и яростью рубить драбантов, однако и сам вскоре оказался спешен. Его зацепили крючья сразу двух алебард и стащили с седла. Князь Иван предусмотрительно держался подальше от свейских ляхов, предпочитая командовать из второго-третьего ряда. Вперёд сам лезть он не любил.
Когда на земле оказались воеводы закипел уже настоящий съёмный бой. Многие из детей боярских сами спешивались, чтобы с саблей в руке помочь командирам. Против сплочённого строя опытных солдат с алебардами их лихого наскока оказалось мало, вот только дворян было куда больше и они брали не уменьем так числом. Навалились как говорится всем миром, да и саблями дети боярские владели отлично, по крайней мере те, кого воеводы взяли с собой на штурм королевского домика. В съёмном бою, накоротке, если не забоишься жуткого топора с пиковиной, сидящего на длинном ратовище, можно прорваться вперёд, туда, где не достанут, и самому рубануть саблей. По пальцам или по ногам или ткнуть в живот под нижний край кирасы. Можно и по лицу угостить, накоротке шлем без личины или хотя бы наносника
Сигизмунд же смотрел на разворачивающееся у самых дверей его домика сражение со всё возрастающим страхом, который постепенно переходил в отчаяние. Пару раз эти варвары пытались лезть в узкие окошки домика, перебили в них все стёкла. Однако кавалер Новодворский, даром что уже немолод, а всё же сумел оборонить своего короля. Он застрелил первого лезущего в окно московита из пистолета, разнеся ему голову. Тот так и остался висеть в полувыбитом проёме, перегородив его своим трупом. Ещё паре он тяжёлой шпагой отрубил пальцы, а одному даже руку по локоть отсёк мастерским ударом. Это навсегда отбило у московитов охоту лезть в окна. Одного Новодворского для этого оказалось достаточно.
Вот только его не хватит, когда они перебьют драбантов и высадят дверь. А в том, что это случится скоро, король не сомневался.
Судьбу схватки в королевском лагере решили в итоге не лихие рубаки, но князь Иван Пуговка. Державшийся в задних рядах он первым заметил мчавшихся на выручку Сигизмунду гусар Балабана. И тут же поднял тревогу.
— Враг в тылу! — закричал он. — Сигнальте! Враг в тылу!
Рожки сигнальщиков запели, но было поздно. Подготовиться к атаке с тыла дети боярские не успели.
Гусары Балабана, несмотря на то, что помчались на выручку королевскому лагерю позже, нежели туда отравились московитские дворяне, наверстали упущенное пройдя почти по прямой. Им не было нужды огибать лагерь Сапеги, наоборот, Балабан послал туда пахолика, сообщив о возможной угрозе самому королю. Великий канцлер литовский отправил на помощь Балабану всех оставшихся в его лагере гусар общим числом в полсотни.
И вот теперь сто пятьдесят крылатых гусар обрушили свой гнев на московитов, разорявших королевский осадный стан. Пик не брали, ударили сразу в сабли и концежи, но и этого вполне хватило московитским дворянам. Рассеявшиеся по лагерю в поисках лёгкой добычи, добивающие королевских драбантов они слишком поздно заметили врага. И теперь платили за это по самой высокой цене. Жестокая конная рубка завертелась в осадном стане. Некуда было бежать московитским дворянам от ярости гусарии, и они валились наземь, залитые кровью. Их кольчуги плохо спасали от сабель и особенно концежей.
Но русских не стоит списывать со счетов пока не перебил всех. Дети боярские сумели сплотиться и дали отпор гусарами. Дворян было всё же куда больше, и как бы ни были хороши поляки, но и русские им не во всём уступали. Особенно, когда численное преимущество было не на стороне ляхов. Да и столь любимый гусарами таранный удар они не могли провести, места нет. Приходилось рубиться практически не месте, крутясь в седле, а это куда лучше выходило у поместных всадников, не обременённых в отличие от гусар тяжёлой бронёй. Ну а в искусстве конного фехтования русские дворяне ляхам ничуть не уступали, а когда и посильнее были.
— Из стана! — надрывал глотку Иван Шуйский. — Из стана все! На прорыв!
И он сам первым пошёл прорываться прочь. Воеводой он был не самым опытным, но понял, что захватить короля не выйдет. Надо спасать поместную конницу, пока к ляхам не подошло подкрепление. Сейчас против обоих отрядов — калужского и рязанского — всего полторы сотни гусар, а когда их станет больше, русских просто перебьют.
Иван отчаянно рубился с гусарами, раздавая удары направо и налево. Ему в полон попадать никак нельзя. Ляпунов с Бутурлиным хоть и воеводы, да не настолько ценны как младший брат царя. Поэтому князь Иван дрался с мужеством обречённого, заранее решив если совсем туго станет просто убить себя. Хоть и грех это, да только лучше так, чем к ляхам в полон. Наверное, именно это обречённое мужество Ивана Шуйского-Пуговки и позволило собравшимся вместе и последовавшим за ним поместным всадникам обоих отрядов прорваться через гусарский заслон.