Скорлупа

Брянцев Владимир

– Я тебе больше не Петюня, гнида. Понял?!
– Длужанский пнул сапогом огорошенного "деда".
– Сержантский состав собраться в палатке 1-го взвода, остальным - разойтись!

Старший сержант, а теперь - старшина, Длужанский был неглупым парнем, он все понял правильно.

Вадим прикрыл командирский люк, чтобы не уходило тепло, надутое отопителем, и принялся за письма. Сначала матери. Прибыл в часть, город Термез, зачислен водителем БТР, жив-здоров, все хорошо. Про род войск не писал. Коротенькое вышло письмецо.

Долго

сидел над чистым листом, не зная, что написать Люде. Он не писал ей почти две недели. Спасаясь от стремительно навалившейся жестокой реальности, Вадим ушел в себя, под оболочку пофигизма, где притупились и ощущения и чувства. Он искал те слова, которые только для нее, и не находил. Лишь ныло и ныло сердце, как затянутая коркой рана. Казалось, что эти две недели - как разверзшаяся пропасть за спиной, которую уже не преодолеть. Можно лишь докричаться на ту сторону: "У тебя все хорошо?" "Да! А у тебя?" "И у меня! Ну, пока!" "Пока!" Помахать рукой на прощанье и двинуться дальше, порой оглядываясь, смотрят ли тебе вслед.

Позволить выплеснуться душе Вадим не мог, это было выше его сил. Это как выглянуть в отверстие из спасительной оболочки в реальность. А там - холодно, мерзко, страшно. Он помалу учился выживать в душевном одиночестве как охотник-траппер в глухой тайге, надеясь исключительно на себя. В этой жестокой круговерти не было места чувствам. Их предстояло глушить безразличием, а то и давить удавкой цинизма, - иначе не выжить. Но при этом (о, парадокс!) - не стать циником, остаться самим собой - доармейским.

Вадим чувствовал, что должен дать Люде свободу, чтобы уберечь себя от опасности возненавидеть ЖЕНЩИНУ лишь потому, что одна, вдруг, не смогла дождаться, ждать обещая. Где же ему найти силы сделать этот превентивный шаг?! Но и смерти подобно было оказаться неожиданно брошенным. Вадим не в силах был постоянно чувствовать этот дамоклов меч над головой. Ему нужна была СВОБОДА! Свобода от... любви. Чтобы выжить.

И письмо вышло, как будто, не от него и, как будто, не ей - любимой. Вадим понимал, что, как минимум, удивит Люду, а скорее всего - обидит. Он устал, смертельно устал писать это последнее послание ей. Но еще нашел в себе силы добавить в конце, как будто бросил через эту двухнедельную пропасть, нет, не мостик, - всего лишь тонкую жердочку: "Постарайся дождаться меня. Если сможешь"...

...Бронетранспортерами роты сопровождения капитана Самохина была разжижена колонна грузовиков тылового обеспечения мотострелковой дивизии, состоящая, в основном из неполноприводных машин: ЗиЛ-130, ГАЗ-53, КамАЗ-5410 и им подобных. БТРами предполагалось вытаскивать или подталкивать забуксовавшие машины на уже заснеженном перевале Саланг.

С утра на мост через Амударью начали втягиваться боевые части дивизии. Тылы двинулись ближе к обеду. Пропуская по несколько грузовиков, БТРы поодиночке вклинивались в колонну по команде Самохина:

– 44-й, заводи! Твой - ЗиЛ-130

с полевой кухней, видишь?

– Так точно! Мой - 130-й с кухней! Водитель, - вперед!

Пристроились без происшествий и медленно втянулись на качающийся понтонный мост. Водителями грузовиков были, в основном, запасники. Был расчет на их опыт на скользкой горной дороге, и расчет оправдывался. Они вели машины уверенно.

"Вошли, как трассерные патроны в пулеметную ленту - равномерно", - подумал удовлетворенно Самохин и скомандовал:

– Бут! Заводи! Наш - КамАЗ-"наливник". Вперед!

Седельный тягач "КамАЗ-5410" с 18-тонным полуприцепом-цистерной медленно проплыл мимо, и Вадим отпустил педаль сцепления, выруливая "наливнику" вслед.

– Дистанция 50 метров и не на сантиметр ближе, ясно, Бут?
– голос капитана Самохина в наушниках шлемофона был довольным.
– А то въедем в зад соседу. Его горючка с нашими минами - забористый коктейль будет!

– Есть - дистанция 50 метров, товарищ капитан!

БТР шел легко. Послушно откликался на педаль газа, и тормоза держали прилично при его-то весе. Внутри было тепло. Капитан Самохин опустился на сидение и, захлопнув люк, стал рассматривать карту, изредка бросая взгляд в смотровое окно.

– А ты неплохо водишь. До армии работал водителем?

Заваленное ящиками с минами боевое отделение глушило шум двигателей, и можно было разговаривать без бортовой связи.

– Практически нет, товарищ капитан. На курсах инструктор по вождению хороший был. Ну, и на доподготовке в Тойпице, в Германии, тоже.
– Вадим вспомнил "пешим по танковому" ефрейтора Голодова и криво улыбнулся.

– Значит, имеешь понятие о шоферском деле. Значит, это - твое, - констатировал Самохин.

Затрещала рация: "Сорок девятый, как меня слышишь? Прием!"

– Сорок девятый на связи!
– Самохин приоткрыл люк и вполголоса Вадиму: "Убавь обогреватель".

– Сорок девятый, увеличить дистанцию! Пошла наледь. Впереди "УРАЛ" сошел в кювет, обходим, не останавливаясь. Повторяю, - не останавливаясь! Водителям включить добавочные мосты и идти постоянно на них. Как понял?

– Сорок девятый вас понял! Вруби добавочные, - Вадиму.

– Уже включил, товарищ капитан!

Слева в кювете промелькнул лежащий на боку "УРАЛ" и скрюченный солдат, задуваемый поземкой. Второй склонился над ним.

– Нельзя останавливаться! Есть те, кто подбирает. Мы - вперед, не останавливаясь. Только вперед!
– упреждал капитан Самохин ненужные вопросы.

"Наливник" впереди заосторожничал - сбавил скорость. Вадим замедлил ход. Ощущалось скольжение юзом при торможении. Нательная рубаха взмокла от пота. Вырубил полностью отопитель.