Скорлупа

Брянцев Владимир

Все боевое отделение бронетранспортера, вплоть до сидений водителя и командира, забили ящиками с минами, так что башенный крупнокалиберный пулемет КПВТ даже не расчехляли - не подобраться к нему.

"Не боись, Бут! Зачем нам пулемет?
– успокаивал Самохин озабоченного Бута, - наше дело вперед и вперед, пусть пехтура отстреливается. Ты, знай, дави на железку и не останавливайся, ни в коем случае не останавливайся. Заруби это на носу. Если перед тобой остановился грузовик, сбрасывай с дороги и вперед, вперед. В этом спасение, иначе сожгут всю колонну к чертовой матери. А что мины за спиной - тоже плюс. Никакой

боли, испаримся в секунду, если чем-то крепким приложат. Так что, вперед и вперед, боец, уразумел?
– И похлопал с улыбкой по плечу.
– Я у тебя старший машины, не боись!"

Вадим и не думал ни про какую стрельбу. "Возможно ли это в мирное время? Это как 300-километровый марш после доподготовки, или как учения. Какая стрельба?" Он был больше озабочен, как бы не подвести командира, оказавшему ему доверие, и был рад, что старшим машины у него именно капитан Самохин, а не кто-то из сержантов.

– Письмо домой написал?
– вдруг спросил Самохин.

– Никак нет, товарищ капитан, не успел, - виновато пробубнил Вадим.

– Вот тебе бумага, вот ручка, вот конверт. - Капитан раскрыл полевую сумку.
– Прибываем в подразделение, даю тебе час на письма, так и доложишь Длужанскому, ясно? Давай, заводи!

Капитан Самохин хорошо помнил, как в 68-м, во время рейда через Карпаты на Прагу, только через три недели сумел отослать весточку матери, невесты тогда у него еще не было. И здесь тоже уходили в неизвестность. Пусть напишет паренек, пусть будут спокойны и родные, и девчушка эта, что на фото, и пусть ждут. "Военный билет и права надо отдать ему, - подумал, - в канцелярии уже оформили, наверное".

– И хлястик на бушлат пришей, что ты такой замызганный, - говорил уже в ларингофон бортовой связи. Двигатели выли надсадно, с трудом проворачивая колеса бронетранспортера в густой липкой грязи.

– Это мне каптер в хозроте выдал, когда шинель сперли. У меня классная шинель была, товарищ капитан. Я пришью.

"Армия, мать вашу!
– зло сплюнул Самохин и кисло улыбнулся про себя.
– А собрались нести цивилизацию в средневековье. Ну, а вдруг воевать там придется? Да ведь загнивает же все!"

Когда в Праге поутихло (союзники по Варшавскому Договору подсобили придушить), дивизия возвратилась назад в Прикарпатье. Все постарались побыстрее забыть пережитое - и страна, и те, кто усмирял. "Приказ выполнял", - оправдывал и успокаивал себя лейтенант Самохин, а на душе было гадко.

Женился, родилась дочь. Отбыл свой пятерик в Союзе, перевели в ГСВГ, получил старлея, - жизнь налаживалась. Но годы шли, и приближалась к концу лафа в Фюрстенвальде - засветило "дальнейшее прохождение службы" на БАМе - в Забайкалье, так как блата у тогда уже капитана Самохина, увы, не было. Жена уперлась: "Ты как хочешь, а я ребенка в глушь не повезу". Рушилась семья. Хотя какая там семья, так - сообщество, жили без любви. Но тут кадровикам частей ГСВГ пришли разнарядки на "добровольцев" туда, где, может, год за два, а то и за три засчитают. Недолго раздумывал капитан. Жену с дочкой - к теще (благо, хоть райцентр), а сам - в Среднеазиатский военный округ на должность командира роты, хотя в Германии был уже зампотехом батальона. Но, ведь, год за два, а может и три, - утешался.

Не

пошла как-то служба здесь. Вот и это ЧП, когда бойцу его роты при столкновении бронетранспортеров отсекло обе ноги, не прибавило плюсов в послужной список. Но и не взыскали сильно с капитана Самохина. В этом бардаке формирования 40-й армии, среди пьянства, "дедовства", "партизанщины", самоубийств, "дорожно-транспортное происшествие" (как зафиксировало следствие) было не таким уж страшным ЧП. Но капитану было жалко солдата. И жалко "партизана" того сорокалетнего, что держал в руках окровавленные конечности и белый как мел бормотал: "Сынок, сынок! Ну как же так? Не война же! Сынок!" Может, пожалел тоже капитан Самохин и этого в затасканном бушлате без хлястика. Такой он жалкий был: "Возьмите меня".

"Пожалел. А если, как в Праге? Сколько их там полегло "при исполнении". Оно им надо - этим пацанам? Это я - профессиональный солдат, я добровольно выбрал этот путь, я на жизнь себе зарабатываю тем, что всегда должен быть готов убивать и умереть, а они? Или эти "партизаны", оторванные от семей, от работы? Им зачем все это?"

Не те мысли лезли в голову, не те. Капитан это понимал, он гнал эту крамолу, но мысли возвращались и уже походили на исповедь перед последним причастием.

БТР, разгребая ребристыми шинами грязь, тяжело вполз в свое стойло среди себе подобных.

– Длужанский! Проверь, чтобы все написали письма домой, когда закончат укладываться.
– Самохин спрыгнул с брони, стараясь не попасть сапогами в грязь.
– Я пойду старшим на сорок девятой. Проверил - готова. Бута не трогай, пусть письма пишет. Оружием не баловаться, магазины отсоединить - приказ.

– Понял, товарищ капитан.
– Длужанскому оставалось меньше полгода до дембеля и отвечать "есть" по понятиям не годилось. Но он уважал командира роты.

240-й саперный батальон медленно гнил в захолустье белорусского Полесья, когда одним прекрасным осенним утром был поднят по тревоге и с трудом погружен в эшелоны. Некоторые машины затаскивали на платформы волоком, а некоторые вообще бросили. В Термезе батальон получил новую технику и пополнился личным составом до штата военного времени - на треть призванными с запаса "партизанами" и "молодняком" осеннего призыва.

Капитан Самохин принял свою роту, когда "партизаны" не просыхали от пьянства, а "молодняк" был готов на дезертирство от издевательств старослужащих. Старшиной роты был прапорщик Горев - алкоголик конченный. Первым делом новый командир роты подал рапорт командиру батальона о несоответствии прапорщика Горева занимаемой должности и рапорт о назначении старшего сержанта срочной службы Длужанского старшиной роты, с присвоением ему звания "старшина".

Когда капитан Самохин представлял нового старшину личному составу вверенной ему роты, из строя послышалось: "Петюха! Так ты чаво эта, никак начальником будешь?" Самохин молча подошел и резким рывком вытащил за бушлат из задней шеренги расхристанного старослужащего и тут же, не отходя от кассы, влепил ему хук в челюсть. Тот плюхнулся в лужу.

– Старшина!
– ровным голосом скомандовал Самохин, - наказать своими правами. Рота! Вольно!
– И, не спеша, направился к офицерской палатке.