Скорость
Шрифт:
— Петя! — неистово закричала Лида.
К счастью, внизу показался Сахаров и очень удачно поймал Мерцалова за плечи. А верткий Синицын в тот же миг подхватил упавшую с головы шапку, застегнул на ходу шинель и вылетел на улицу.
— Провокатор! Шпион сазоновский! — вытирая платком разбитую щеку, кричал во все горло Мерцалов. Но Сахаров быстро прикрыл ему рот ладонью.
— Тише ты! Тише!..
23
Перед самым концом смены в отделение дороги позвонили из горкома: «К вам поехал
Но когда тот вошел в кабинет и с суховатой сдержанностью произнес: «Здравствуйте», Кирюхин понял, что речь пойдет не об участке, а о чем-то другом, весьма неприятном. И он не ошибся. Ракитин, привыкший относиться к начальнику отделения с доверием, сказал напрямую:
— Опять жалоба, Сергей Сергеевич. Просто эпидемия какая-то.
Кирюхин, сунув пальцы в бороду, принял выжидательную позу: послушаем, дескать, что за жалоба.
— Чибис приходила сегодня. Высказалась, что называется, по всей форме: устно и письменно. Обвиняет вас в незаконном предоставлении квартиры Мерцалову.
— Какая нелепость! — возмутился Кирюхин. — Вы поймите, Борис Иванович, на кого руку поднимает? На Мерцалова? Да ей бы первой защищать его.
— Но вы же у Белкиной квартиру забрали? — перебил его Ракитин.
— Ну, как это забрали, — ответил изменившимся голосом Кирюхин. — Просто передумали. Ах, Чибис, Чибис! Конечно, женское сердце разжалобить не трудно, К тому же обиженной оказалась тоже особа женского пола. Да еще, наверно, приятельница.
— Может, и так, — согласился Ракитин, — но живет-то она в подвале и троих детей имеет?
— Это верно, — сказал Кирюхин. Он понял, что секретарь горкома уже знает все обстоятельства, и заговорил более откровенно: — Мы, Борис Иванович, целый вечер колдовали вот за этим столом. И так, и этак прикидывали. К сожалению, иначе поступить не могли. Ведь отказать в квартире Мерцалову…
— Что? Не хватило мужества? С Белкиной, конечно, легче разговаривать.
— Зачем вы так, Борис Иванович.
— А затем, что зря вы Белкину обидели. Не имели права. Она — одинокая мать.
Последнюю фразу он произнес так внушительно, что Кирюхин решил больше не упорствовать. Резко тряхнув бородой, пообещал:
— Вселим и Белкину. Как только очередной дом подготовим, вселим. — И чтобы лучше убедить Ракитина, сочувственно развел руками: — Эх, Борис Иванович, да разве мне приятны все эти разговоры. Ордера на квартиры вручать куда веселее. Но что поделаешь? Не всегда ведь получается, как хочешь… и в строительстве, и на транспорте. Прочитали, наверно, мое послание? Ну что, пай-мальчиков разыгрывать будем? А может, все же толкнемся? Козырь-то в наших руках?
Ракитин ничего на это не ответил, будто не расслышал. Кирюхину такое поведение секретаря горкома не понравилось. Он испытал даже неловкость,
— В жалобе затронут еще один вопрос. Речь идет о ваших отношениях с Алтуниным. Только я прошу пригласить сюда секретаря парткома депо Сахарова.
— Сахарова? — задумчиво переспросил Кирюхин. — Что ж, могу.
Пока он звонил по телефону, Ракитин достал из бокового кармана ученическую тетрадь, исписанную размашистым крупным почерком, отыскал нужную страницу.
— Так вот, — сказал он, когда Кирюхин опустил трубку. — Слушайте: «Не берусь вникать в детали описанных мною фактов. Детали можно оценивать по-разному. Но с глубокой уверенностью хочу сказать: обстановка, которую создает на транспорте товарищ Кирюхин, явно ненормальная».
— Интересно! — воскликнул Кирюхин, положив на стол оба локтя.
— Послушайте дальше, — сказал секретарь горкома, не отрывая взгляда от тетради. — «Особенно остро эта ненормальность выразилась во время последних снежных заносов. Некоторые локомотивы в тот момент простаивали на станциях и разъездах, а снегоочистители ждали локомотивов. И лишь благодаря настойчивости начальника депо Алтунина положение было исправлено».
— Какая ложь! — разозлился Кирюхин.
Читающий поднял руку:
— Прошу без горячности!
— Да вы поймите, Борис Иванович, ведь Алтунин не сумел вывести на линию даже половины снегоочистителей. Мне лично пришлось идти на риск и отзывать паровозы с самых ответственных участков. А эта бабенка…
— Не бабенка, а секретарь парторганизации, — поправил его Ракитин.
— Извините, — сказал Кирюхин, — терпеть не могу склочников. Пол суд отдавал бы таких.
Вошел Сахаров. Вошел торопливо, не раздеваясь, только снял шапку да расстегнул верхнюю пуговицу у кожаного пальто. Узнав о жалобе Чибис, пожал плечами, как бы сказав: «Эту особу я знаю». Однако выкладывать свое мнение о ней воздержался.
Но когда Ракитин прочитал в письме то место, где секретарь парткома был представлен чуть ли не тайным советником Кирюхина в борьбе с Алтуниным, Сахаров не удержался, сказал с гневом:
— Любовника защищает.
Секретарь горкома перестал читать, повернулся к Сахарову:
— Может, вы поясните свою реплику?
Тот замялся, стал было говорить о каких-то принятых мерах. Но Ракитин не отступал, сверлил его прямым ожидающим взглядом. И Сахаров стал рассказывать. Когда он сообщил, что в самую трудную метельную ночь Алтунин и Чибис почти до рассвета просидели вместе в комнате мастера и что наутро об этом уже знали все рабочие, секретарь горкома насторожился.
— Конечно, все это мелочи жизни, — сказал Сахаров. — Можно было не заводить о них разговора.
— Нет, вы поступили правильно, — заметил Ракитин. — Теперь мне ясно, почему Чибис взяла под защиту Алтунина. Признаться, я чувствовал это по тону ее голоса, но… — Приложив ко лбу палец, он задумался, и тут же оживился снова: — Кстати, а что с Мерцаловым? Подрался?
— Кто это вам доложил? — спросил Сахаров.
— Да видел я его из машины. Щека заклеена. Лоб тоже. Спрашиваю, кто боксонул, молчит. В чем дело-то?