Сломленная

Мартенс Дон

— Мы сейчас придем, — отвечает Брэндон, прежде чем поцеловать меня в висок.

В любое другое время, с любым другим человеком, я бы подумала, что поцелуй был задуман как дружеский жест, но прямо сейчас я знаю, что это способ Брэндона сказать Шейну, что я его. Когда я прижимаюсь к его телу, кладя голову ему на плечо, это мой способ сказать Шейну, что Брэндон тоже мой.

Глаза Шейна вспыхивают, прежде чем он слегка улыбается мне.

— Ну, по крайней мере, теперь мне не нужно смотреть «Сумерки».

Я рассмеялась, что, я не была уверена,

что когда-нибудь сделаю снова. Именно поэтому я обожаю Шейна. Он хороший мужчина, и когда-нибудь он найдет хорошую женщину, но это буду не я.

— Если ты думаешь, что это спасет тебя от «Сумерек», то ты сумасшедший.

— Хорошо, но на этот раз ты платишь за ужин. — Он усмехается, прежде чем развернуться и пойти обратно на кухню.

Руки Брэндона снова сжимаются вокруг меня.

— Надеюсь, ты понимаешь, что больше не ходишь с ним на свидания.

— Почему нет? — Да, я притворилась дурочкой. Я хочу услышать, как он это скажет. Мне нужно, чтобы он это сказал.

— Потому что ты моя. Ты была моей с тех пор, как Джули впервые показала мне твою фотографию.

— Что? — спрашиваю я, шокированная его словами.

— Сразу после того, как она переехала к тебе и Кристен, она прислала мне фотографию вас троих. Как только я увидел твою сексуальную маленькую рыжую головку с застенчивой улыбкой, я понял, что сделаю тебя своей.

— Но я тебе не понравилась, когда мы впервые встретились. — Мне неприятно даже вспоминать тот день, но мне нужно понять, что он говорит.

— Это не так. Когда ты назвала мне свое имя, это заставило меня подумать о твоем брате. Я знаю, это не оправдание тому, что я вел себя как полный осел, но это правда.

— Извини за Ди…

— Не надо. — Он останавливает меня, прежде чем я могу продолжить. — Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь снова извинялась за то, что сделал этот ублюдок.

— Но ты сказал…

Он снова перебивает меня.

— Я наговорил много дерьма, но этим все и ограничилось. Черт. Я не злился на тебя. Я был чертовски зол на себя. Чувствовал, что должен был защитить Джули и Дженни, но я этого не сделал. Я выместил этот гнев на тебе, и за это я извиняюсь.

Я начинаю отвечать, но останавливаюсь, когда Джули просовывает голову в комнату.

— Вы двое идете сюда?

— Да, сестренка, — говорит он, поднимая меня со своих колен, удерживая до тех пор, пока мои ноги не становятся прочно на пол. — Ты готова?

Я смотрю на Джули, затем снова на него.

— Я не знаю, что происходит.

Когда я заснула, нас в доме было только четверо. Судя по звукам, доносящимся из кухни, я бы предположила, что сейчас там полный дом.

— Босс Джули здесь. Он хочет поговорить с тобой о том, что запланировали твои родители.

— Они не знают, не так ли? — я спрашиваю почти отчаянно, пока мой разум перебирает все, о чем мы говорили ранее. Я ни за что не смогу пойти туда, если все будут знать, что произошло в моем прошлом.

Обхватывая своей рукой мою, он начинает качать головой.

—

Нет, и они никогда не узнают.

Я выдыхаю, не осознавая, что задерживала дыхание, и почти падаю в обморок от облегчения.

— Да, я готова. — Когда мы заходим на кухню, я вижу босса Джули, мистера Фридмана, сидящего за столом и перекладывающего бумаги. Шейн стоит возле задней двери, тихо разговаривая по телефону, а Джейс держит Джули на руках. Она больше не плачет, но, судя по ее опухшим глазам, сомневаюсь, что ее слезы прекратились очень давно.

— Хорошо, что происходит? — спрашивает Брэндон, прислоняясь к дверному косяку и притягивая мою спину вплотную к себе.

Не поднимая глаз, босс Джули начинает говорить.

— По словам окружного прокурора Миллера, Лилиан Дэниелс отправила документы с просьбой стать опекуном Бетани. На данный момент иск еще не подан. Если Бетани не вернется в родительский дом к понедельнику, документы будут поданы, и будет проведено слушание, чтобы решить, способна ли она заботиться о себе сама.

— Чушь собачья! — говорит Брэндон, и гнев заставляет его тело вибрировать. — Они не могут сделать это дерьмо.

— Боюсь, что могут. Если суд вынесет решение в пользу ее матери, ей придется вернуться с ними в Миссури, — говорит мистер Фридман.

— Думаете, они победят? — спрашиваю я голосом, лишь чуть громче шепота.

— Я хотел бы сказать «нет», но не уверен. Согласно документам, которые твоя мать отправила окружному прокурору, ты страдаешь от тяжелой депрессии, наряду с доказательствами многочисленных госпитализаций по поводу психической нестабильности, так что трудно сказать.

— Я никогда… — я начинаю отрицать его слова, но потом понимаю, о чем он говорит. — Попытки самоубийства. Каждый раз мне приходилось оставаться в больнице по три дня, — говорю я только для ушей Брэндона.

— Но ты была несовершеннолетней. Ничего подобного не происходило с тех пор, как тебе исполнилось восемнадцать, не так ли?

— Да. Единственный раз, когда я была в больнице с тех пор, как была подростком, это после того, как Дин напал на Джули.

— Медицинские записи не подпадают под действие тех же законов, что и судимости. Возраст не имеет значения, — говорит мистер Фридман, очевидно, подслушивая наш разговор.

— Это было больше десяти лет назад. Они действительно могут использовать то, что произошло тогда, против нее сейчас? — спрашивает Брэндон.

— Это кажется неправильным, — вставляет Джейс.

Мистер Фридман наконец откладывает бумаги и поворачивается, чтобы обратиться ко всем.

— Возможно, это неправильно, но таков закон.

— Что мы можем сделать? — спрашивает Джули.

— У Бетани есть три варианта. Она может сдаться и вернуться в Миссури, чтобы жить со своими родителями, где, я могу только предполагать, будут приняты юридические меры, чтобы ей больше не разрешили уехать.

— Этого дерьма не произойдет, — говорит Брэндон, притягивая меня невозможно крепче.