Слуга демона
Шрифт:
К этим росписям добавлялся едва уловимый запах затхлой старости, как будто камни впитали воспоминания о бесчисленных трапезах, что происходили здесь на протяжении веков.
Потолок кухни был высоким, исчезающим во мраке, а из его теней свисали толстые железные цепи. Они дрожали, будто в них ещё сохранилась энергия тех, кого на них подвешивали. Металлические крюки, блестящие от масла и пятен застывшей крови, создавали лёгкий звон при движении воздуха. От цепей исходил слабый запах ржавчины, смешанный с ароматом пепла, проникавший в лёгкие, как напоминание о свершившихся здесь
Вокруг крюков висели сосуды, сделанные из грубого, неровного стекла. Они мерцали изнутри, заполняя пространство мягким, беспокойным светом. Внутри этих сосудов находились субстанции, которые не подчинялись законам природы. Одна из них светилась зелёным, пульсирующим, как сердце, светом, вторая напоминала жидкое золото, которое медленно стекало, оставляя за собой призрачное сияние, а третья была чернее самой тьмы, но её поверхность вспыхивала серебристым светом, если на неё смотрели под углом.
В углах кухни громоздились деревянные полки, каждая из которых была уставлена странными банками, бутылками и сосудиками. Эти полки, казалось, сами были живыми, ибо их древесина была покрыта рельефными узорами, напоминающими жилы, и источала слабый, горьковатый запах старого дерева, смешанный с ароматом таинственных веществ, хранившихся на них.
На одной из полок стояли банки с кусками плотной чёрной ткани, которая напоминала густую смолу. Эта ткань двигалась, слегка подрагивая, словно дышала. От неё исходил приторно-сладкий запах, напоминающий мёд, смешанный с гнилью.
Рядом с ними пузырились густые, тяжёлые жидкости, запертые в бутылках. Одна из них переливалась зелёным и голубым, издавая слабый звон, будто в ней заключили музыку, которую слышали лишь существа, способные понять язык магии. От другой шёл странный аромат, напоминающий разложившиеся цветы, смешанные с запахом крови.
На нижних полках стояли банки с кристаллами, которые, казалось, источали своё собственное сияние. Они переливались всеми цветами радуги, но если смотреть на них слишком долго, начинало казаться, что их свет меняется, обретая формы, похожие на лица. Каждый кристалл издавал слабый аромат: один пахнул палёной бумагой, другой – солью, смешанной с кровью, а третий – травами, чьи запахи были настолько сильны, что голова начинала кружиться.
В центре кухни, как и всегда, пылал огонь. Пламя в очаге было не обычным: его язык менял цвет, переходя от тёмно-красного к бледно-синему, а затем к золотому, которое напоминало свет душ, заключённых в нём. От огня исходил тёплый, но тревожный свет, который заставлял казаться, что само пространство дышит.
Грила стояла у плиты, её массивная фигура отбрасывала длинную, изломанную тень на стены. В руках она держала старую ложку, которой медленно перемешивала что-то в котле, хотя готовка уже давно завершилась.
Её лицо, освещённое огнём, оставалось бесстрастным. Это была женщина, для которой не существовало отдыха. Её глаза, горящие жёлтым светом, внимательно следили за каждым движением в комнате, за каждым отблеском света и тенью. Она знала, что её работа завершена, но дом, как и весь Валдмор, требовал её присутствия.
Запахи в комнате становились всё более
Вечная ночь Валдмора продолжала дышать, а дом Грилы оставался её сердцем.
Грила стояла в самом центре своей кухни – мрачного храма, где царила тьма, смешанная с отблесками мерцающего света. Это пространство дышало её магией, её силой, её древней сутью. Её массивная фигура возвышалась над всем, как монумент времени и силы, а её присутствие заполняло воздух тяжёлой, вязкой энергией.
Она была укутана в чёрный фартук, сделанный из плотной ткани, которая казалась почти живой. На поверхности фартука серебряной нитью были вышиты загадочные символы, пульсировавшие мягким светом. Эти символы, похожие на руны, то вспыхивали, то угасали, как будто реагировали на её движения. С каждым её вдохом в воздух поднимался аромат разогретого железа, смешанного с едва уловимой горечью древних трав, а с каждым выдохом чувствовалась холодная нотка ржавчины.
Её волосы, густые и спутанные, походили на старую шерсть, впитавшую в себя пепел. Они были собраны в небрежный пучок, закреплённый длинной металлической шпилькой, которая сама по себе была произведением искусства. Шпилька, украшенная мелкими резными узорами, напоминала кинжал, зловеще поблёскивающий в свете пламени.
Лицо Грилы было словно карта, изрезанная морщинами, которые пересекались в причудливых узорах. Каждая из этих линий казалась следом от давних битв или свершений, о которых давно забыли, но память о которых она носила в себе. Её кожа была сероватой, но не тусклой: она мерцала, как поверхность старого металла, обожжённого огнём, но не сломленного.
Её глаза были самой живой частью её облика. Золотисто-жёлтые, яркие, они светились в полумраке кухни, пробивая тьму, как два факела. Эти глаза были не просто зрением, а инструментом, который, казалось, мог видеть насквозь – сквозь стены, через время, в самую глубину души каждого, кто осмеливался встретиться с её взглядом. Они были холодными и пронизывающими, как остриё ножа, но в них была скрыта магия, притягивающая и страшная одновременно.
Запах вокруг неё был насыщенным и многослойным. От её одежды исходил слабый аромат свежей крови, смешанный с пылью и угольной горечью. Её волосы источали тонкую пряность трав, засушенных веками назад, но всё ещё живых в своей сущности.
В её руках блестел нож, который сам по себе был произведением тёмного искусства. Его тонкое лезвие, прозрачное, как луч лунного света, казалось одновременно хрупким и несокрушимым. Каждый раз, когда она двигала им, воздух вокруг ножа слегка дрожал, как будто это оружие разрезало не только материю, но и саму реальность.
Рукоять ножа, сделанная из тёмного дерева с серебряными вставками, была украшена маленькими рунами, которые светились слабым голубоватым светом, перекликаясь с символами на её фартуке. Этот инструмент был не просто кухонным ножом – он был её проводником, её связью с магией, источником её силы.