Снегурочка в беде
Шрифт:
— Дожидалась тебя вместе со мной. — Тепло улыбнувшись, Миша провел пальцем по моей щеке, очертил губы.
Надо же, он хранил ее в шкафу, со своими вещами, не пытался вернуть… Потому что знал и ждал, что вновь окажусь здесь. Невозможный, невероятный мужчина. Жаль, что не мой… Хотя мой — сегодня. Бесконечное сегодня.
На кухне, как всегда, царил идеальный порядок. Подозреваю, что Миша по-прежнему редко пользовался ею. Этого сторонника волчьей диеты и готовых обедов оказалось трудно приучить к обычному трехразовому питанию, но у меня вышло. Пока
— В холодильнике овощной салат и «Цезарь». Не знал, к чему будешь сегодня больше склонна, поэтому взял оба, — пояснил мужчина, достав турку и банку с кофе.
— Заботливый, — хмыкнула я, открыла одну из термоупаковок, лежащих на столе, и обнаружила там свои любимые роллы.
— Ого! А вот это уже сверхзаботливость.
Миша, довольный, пожал плечами:
— Не стану врать, что не готовился.
… Как же мне не хватало этого — наших совместных трапез после занятий любовью! Вообще всего нашего «вместе».
Воронов дразнил и подначивал меня, поглощавшую роллы, заявляя, что неисправима и по-прежнему не умею пользоваться палочками. Я смеялась, отшучивалась, успешно парировала остроумные комментарии, отбивалась от щекотаний и недвусмысленных поглаживаний, пока мужчина не поймал меня за талию и не усадил на свои колени, предупредив, что сейчас покажет, как нужно есть роллы.
Заливаясь хохотом, отомстила: измазала нос Миши в васаби. А после, воспользовавшись секундной потерей его внимания, вырвалась и бросилась бежать под его показательный злобный рев: «Ну все, Леська, ты доигралась!»
Далеко уйти не удалось. Воронов, скорчивший страшную гримасу, схватил меня на пороге спальни, где хотела забаррикадироваться, перекинул через плечо, хлопнул по мягкому месту и доставил на диван в большой комнате. Повалив на сиденье, придавил сверху, запечатав рот жестким собственническим поцелуем.
У нас и прежде был секс тут, но сегодня случилось что-то особенное, как-то иначе: острее, безжалостнее, слаще, пьяняще. Мы, поглощенные друг другом и желанием, даже не стали тратить время на то, чтобы избавиться от одежды. Миша просто спустил бретельки сорочки, чтобы ласкать грудь ртом и руками, языком прочертил дорожку вниз, к животу. Застонав, я вцепилась в его плечи…
В какой-то момент кружащийся каруселью, уплывающий мир дернулся, а я оказалась сидящей на мужчине, оседлавшей его бедра, чувствуя глубоко внутри его твердую плоть, судорожно дыша от удовольствия. Он, глядя на меня так, будто я смысл и цель его жизни, центр мироздания, запустил руку в мои растрепанные волосы, обхватил затылок, поцеловал жадно, глубоко, заставляя продолжить движения, направляя меня ладонью, лежащей на бедре.
— Ты мне нужна, — прошептал потом, когда отдышался, мягко целуя в шею, подбородок, скулу, висок, пока я, обессиленная, восхитительно разобранная после пережитого оргазма, приходила в себя. Положив голову на его плечо, дышала своим мужчиной, млела в том влажном жаре, который создали наши тела.
— Как сильно, ты уже почувствовала. — Он
— О да, — слабо дернула плечом, когда Миша прикусив его, подул на влажное местечко, вызывая мурашки. — Больше не показывай, я просто не выдержу.
— Посмотрим, — ответил уклончиво, нашел мои губы. — От удовольствия не умирают…
— А только сходят с ума, — закончила его фразу.
Возвращая поцелуй, гладила его по колючей щеке, перебирала волосы на макушке и думала: это самая счастливая ночь в моей жизни. Спасибо божественной новогодней воле!
***
Когда тихо пиликнул, включаясь, мой телефон, я осторожно села на постели, посмотрела на крепко спящего Мишу. Мужчина лежал на животе, одна рука — под подушкой, другая вытянута вдоль поджарого тела. В сумраке белели линии плеч, плавно поднимающейся и опускающейся грудной клетки, ягодиц, с которых сполз плед.
Полночи он не спал, не выпускал из своих рук, целуя, играя с волосами, шепча всякие глупости. Потом все-таки заснул, но крепко прижав меня к себе, закинув ногу на бедро, — словно предугадал мои намерения… Я всерьез опасалась, что не получится уйти незаметно.
Наклонившись, нежно, едва касаясь провела пальцами по жесткому ежику волос, оставила невесомый поцелуй на лопатке. Последние прикосновения…
Плотно закрыв дверь ванной комнаты, я нашла в шкафчике полотенце, заодно и обнаружила свой гель для душа, заколку-краб, которой собирала волосы перед водными процедурами. На глазах выступили слезы…
Зачем, ну зачем он все это хранил? Уже начинаю вновь ненавидеть его за то, что просто не забыл, не отпустил, усложнил все в тысячи раз.
Потом соберу все это, в том числе и сорочку, в пакет и унесу с собой.
Стоя под струями теплой воды, облегчившей боль и напряжение в мышцах, давно отвыкших от постельных упражнений, я тихо заплакала. А когда потянулась за мочалкой, вспомнила кое-что, оцепенела.
Мы не предохранялись. Ни разу за эту ночь. Воронов полагал, что я все еще на таблетках, поэтому и… Ну а я? Совершенно забыла обо всем. Вернее, не желала думать ни о чем другом, кроме как о близости и о том, что это последняя ночь с ним, глупая и такая мудрая уступка, что сильно тосковала, а теперь пью счастье взахлеб и пьянею.
Быстро подсчитала, насколько велик риск. Оказалось, велик. Значит, придется заглянуть в круглосуточную аптеку на углу дома Миши и купить препарат, придуманный для таких вот забывчивых и неосторожных. Если не хочу последствий.
Я коснулась живота, поймав себя на мысли о том, что все-таки хочу… Но это будет нечестно по отношению к Мише, который ясно дал понять еще осенью, что не желает детей. И это будет нечестно по отношению к малышу.
Из ванной вышла совсем разбитой, подавленной, со вспухшими от слез глазами. На цыпочках прокралась в прихожую, надела пальто, набросила на шею снуд, сунула ноги в сапоги. Холодный жесткий щелчок замка — я открыла дверь, замерла на пороге.