Сны Лавритонии. Книга 1: Тьма над горой
Шрифт:
– Дровосек, говоришь? А я-то думала, для себя запасы готовишь. Погляди, какую гору набросал, – глаза-зверьки притихли, словно забыли про голод. – Что ж, значит, нужный человек мне попался. Есть у тебя имя, дровосек?
– Имя, бабуля, есть даже у бургомистрова козла, да только он на него не откликается. А меня родители Плимом окрестили. Так-то! А как мне тебя величать?
Старуха сделала вид, что не услышала вопрос. Она отодвинула клюкой лежащую под ногами ветку, и, словно не касаясь земли, подплыла к упряжке. Из-под ниспадающего балахона появилась серая морщинистая рука и потянулась
– Осторожно, мать, он у меня конь боевой, ненароком вспомнит былые подвиги!
Старуха криво усмехнулась, постучала по полену клюкой и взглянула на дровосека.
– Плим, значит, – глаза-зверьки ласково посмотрели на лицо юноши: – Есть у тебя покупатель на твой товар, Плим?
– Мои дровишки, бабуленька, всегда в цене. Не у каждого хватит силёнок да усердия вот так, с утра до вечера, топором махать.
– Верно, не у каждого… Ну так продашь мне свой товар? Я бы и за лошадку твою заплатила.
– Ну ты хватила, бабуля. Эта лошадка в любом забеге первой с конца придёт… Да только осла своего я не продаю. А вот дровишки, пожалуйста, бери. Только цена у меня для всех одна, что тебе, что королевской кухарке.
– За это не переживай. Я хоть стара, да платить есть чем.
– Ну так за чем же дело стало? – обрадовался Плим. – Гляди, я скоро возок загружу и айда. Далеко ли твой дом? Среди наших я тебя никогда не видел.
Старушка усмехнулась.
– Здесь я, в лесу живу. Недалеко. Не люблю деревни. Людей не люблю. Живу одна-одинёшенька и хорошо мне.
– Вот как! Отшельница, значит? – рассмеялся Плим.
– Можно и так сказать – отшельница, – еле слышно прошептала старушка.
– Тогда отдохни чуток на пеньке, отшельница, мы с ослом живо управимся.
Принялся Плим снова за работу, а про себя думает: «Это ж надо, счастье привалило, не успел работу закончить, а деньги уже сами в карман прыгают».
Загрузил он возок, кинул поверх рогожу, перетянул поклажу верёвкой и зовёт старуху.
– Эй, мать, ты там как, не окоченела? Всё готово, пора в путь. Если невмоготу самой идти, давай подсажу на возок?
– Спасибо, красавец, я, глядишь, как-нибудь справлюсь, ты только сам не отстань.
– Ой ли, ты поди старой только прикидываешься? Тогда смотри, шибко не беги, пожалей осла, он у меня один. Не загнать бы.
Плим ещё раз проверил верёвки, и они тронулись в путь по той самой колее, которой утром приехали на просеку. Старуха шла впереди, дровосек и возок двигались следом. Вскоре старуха обернулась и указала на холм.
– Вон там я и живу. Сразу за тем бугром мой дом. Рукой подать.
Плим посмотрел, куда показала старуха. Усилившийся мороз пощипывал обветренное лицо. Багряный круг солнца уже почти прикоснулся к горизонту. В его негреющем свете юноша разглядел холм, с очертаниями чахлых кустов вереска. На самой вершине громоздились два валуна причудливой формы. Валуны? Нет! Они напомнили Плиму великанов из книжки, которую в детстве читала мать. Дровосек знал, что эти «великаны» там на холме всего лишь камни – обычные безжизненные глыбы на фоне темнеющего неба, но храбрости это не
– Ну надо же… мне кажется, я впервые вижу эти камни, а я ведь уже много лет хожу этой дорогой.
– Чему удивляешься? – ответила старуха. – В своей беспечности люди часто не смотрят по сторонам, проходят по краю обрыва, весело щебеча, шагают, не ведая опасности…
Дровосек не понял сказанных слов, но вежливо кивнул, мол: «Да, так оно обычно и происходит».
Между тем старуха раздвинула обледенелые заросли ежевики, и дровосек увидел едва заметную тропку. Посмотрел на возок, примеряясь, пройдёт ли он через этот бурелом. Поняв мысли юноши, старушка сказала:
– Не бойся, дальше тропинка станет достаточно широкой, чтобы твой осёл и тележка смогли подняться на гору. А там, как я уже и сказала – конец нашего пути.
Дровосек дёрнул поводья, и осёл с неохотой двинулся сквозь кустарники. Через несколько метров тропинка действительно стала широкой. И хоть двигаться приходилось круто вверх, всё же теперь колёса не запутывались в колючих плетях ежевики, а до вершины холма, казалось, было и впрямь рукой подать.
Вскоре, однако, дровосек понял, как обманчиво бывает расстояние. Когда они очутились на вершине холма, солнце уже село, и только его кровавое зарево очерчивало кромку небосклона.
С вершины холма взору открылся поистине завораживающий вид. Силуэты деревьев полыхали в неукротимом отблеске исчезнувшего светила. Чёрные тени образовывали бескрайнюю линию горизонта. Силуэты, силуэты, силуэты – насколько хватало взгляда. А там, где-то среди этих очертаний, сейчас жила своей жизнью его деревня. Люди запирали на ночь амбары и стайки, спускали с цепей собак в надежде, что они уберегут курятники от набегов лисиц. Хозяйки цедили на кухне молоко. Пекарь готовил опару. Кузнец у остывающего горна отбивал молотком последние такты: бим-бим-бом, бим-бим-бом. Женщина в засаленном фартуке с лозиной в руке, загоняла в дом ошалевшую, с красными от мороза щеками, ребятню. На дворе у бургомистра зажигали огни, а в большом доме на дубовый стол расставляли приборы. Бургомистр со своей худощавой женой, дочками и сыновьями будут пить чай… И конечно же, она – мать дровосека… Что делает сейчас там внизу она? Хлопочет по хозяйству, подбрасывает дрова в печь и прислушивается, не гремит ли на улице повозка, запряжённая старым осликом.
Да, там, среди этих меркнущих силуэтов, был его мир. При мысли об этом сердце Плима больно сжалось. Сжалось так, будто вот-вот украдут у него это единение, эту связь с маленькой уютной долиной. Возможно ли, чтобы предчувствия вот так камнем падали на сердце? Есть ли сила, способная отнять у него простое незатейливое счастье? Конечно, есть! Дровосек знал, что такая сила есть.
Он вспомнил про Терецию – младшую дочь бургомистра, и в очередной раз подумал: «Кто решает, кем и где ему появиться на свет?». В глубине души он чувствовал досаду, что не родился в семье какого- нибудь придворного червя, пусть даже цирюльника королевских собак. Словом, всегда есть препятствие на пути к счастью. Вопрос был в другом – с какой стороны это препятствие обойти, чтобы в конечном счёте не упереться лбом в стену?