Соль под кожей. Том третий
Шрифт:
Он всегда был непревзойденным мастером интонаций.
Всегда умел, не используя ни одного оскорбительного слова, «обматерить» правильно расставленными акцентами.
— Мы трахались всего раз. Получилось то, что получилось. Краснеть и объясняться перед тобой, Шутов, я не собираюсь. Моя жизнь десятки раз могла иметь к тебе отношение, но ты так часто говорил, что тебе это не интересно, что я, в конце концов, поверила.
— А я не собираюсь посыпать голову пеплом по этому поводу, Лори, — возвращает мне мой же сухой тон. — Я предлагаю тебе деловое, выгодное нам обоим
Деловой, полностью циничный, совершенно непрошибаемый и чертовски красивый ублюдок.
С точки зрения логики, здравого смысла и максимального профита, план хорош.
И я в него идеально вписываюсь.
— А что потом, Шутов? Разделаемся с моими врагами, украдем твою дочь и… сколько там в твоем плане отводится времени на «пять минут фрикций после оргазма»?
— Если ты намекаешь на развод, то я готов заключить брачный договор на любых условиях, которые тебя обезопасят.
— И даже разрешишь моим адвокатам посмотреть на него хотя бы одним глазам?
— Столько, сколько потребуется, Лори.
— И ты будешь трахать все что шевелится восемь раз в неделю, в то время как мне будет запрещено даже из дома выходить без охраны. — Откровенно говоря, сейчас просто на нервах, поэтому несу всякую ахинею.
— Не слишком ли много чуши ты произнесла как для одного дня?
— Ответь на вопрос, Шутов.
— Я давно на него ответил, Лори.
— Ах ну да, как же я могла забыть, секс — это же просто антистресс. — Не знаю почему мой голос с каждой минутой становится все более едким. Еще немного — и мое лицо превратится в морду «Чужого», а изо рта начнет капать кислота.
Нужно взять себя в руки, потому что Шутов как минимум прав в том, что сегодня я выдаю просто тройную дозу глупостей. И оправдывать себя гормонами и интересным положением уже как-то не спортивно. Нужно признать, что я просто растеряна. Обескуражена. Шокирована.
Счастлива?
Мысленно трясу головой и запрещаю своему взгляду даже косится на кольцо.
Мне плевать, что оно стоит примерно как вся жизнь одной семьи из четырёх человек. Даже если бы оно было из проволоки с камнем из бутылочной стекляшки, оно все равно было бы кольцом от Шутова.
— Я не тороплю тебя с ответом, Лори, — говорит он и, как будто читая мои мысли, достает кольцо из коробки, протягивает руку и терпеливо ждет, протяну ли я в ответ свою.
У него чертовски идеальные руки.
Не грубые и узловатые, но и не тонкие как девушки.
Узкая ладонь, ровные пальцы вытянутые костяшки чуть более
— Это какой-то абсурд, Дима.
Я убираю руки под стол и Шутов терпеливо возвращает кольцо обратно в коробку. На этот раз закрыв ее с характерным громким щелчком. Вот и все его раздражение — как будто щелкнул по носу капризного ребенка.
— Марина не собиралась говорить мне о ребенке. — Шутов задумчиво смотрит куда-то перед собой. — Но когда я спросил, мой ли он, очень сильно занервничала. Я хотел ее остановить, просто поговорить, потому что в моей голове на тот момент вообще не было ни единой мысли, что теперь со всем этим делать, но она явно не была настроена на разговоры.
Он выразительно потирает шрам под глазом и мне становится дурно от мысли, что, попади она немного выше…
— Я выжил, как ты понимаешь. И пока врачи штопали это дерьмо, понял, что раз уж судьба дала мне возможность быть отцом — я, блядь, им буду. Лучшим. Насколько смогу. Но без женщины, которая лишила меня даже шанса им стать, а потом еще и чуть на тот свет не отправила. Можешь называть это как угодно — цинизм, мудачество, подлость… Любое слово которое кажется тебе правильным, Лори. Но я таков, каков я есть, и готов уничтожить все, что стоит между мной и моим ребенком.
Я чувствую легкий озноб от прямоты и беспощадности этих слов.
Шутов никогда не разбрасывался такими серьезными «обещаниями». Он всегда четко и ясно озвучивает предел, до которого готов дойти, чтобы получить желаемое. А сейчас между строк ясно читается, что предела не существует.
— Марина никогда не сказала бы, что я — отец Станиславы. Она случайно проболталась. — На губах Шутова появляется кривая и очень злая улыбка. — Готов поспорить, что если спросить Рогожкину, о чем она жалеет больше всего жизни, то она скажет, что об этом. А знаешь, о чем жалею я, Лори?
Раньше я бы обязательно вытравила какую-то едкую шутку на тему чтения мыслей, но сейчас молчанием даю понять, что у меня нет вариантов. Или, скорее, их слишком много.
— Что позволил случиться с нами всему этому дерьму.
Я вздрагиваю как от удара, и поплотнее запахиваю полы пальто.
— Но я хочу все исправить, обезьянка. Для некоторых вещей уже слишком поздно, но я хотя бы попробую.
Глава десятая: Данте
— Я тебя ненавижу, — она мотает головой, как будто пытается отвязаться от навязчивых мыслей.
В мою сторону даже не смотрит, а я чувствую себя чертовски хуево, потому что единственная женщина, которой я подарил кольцо не просто так, даже в руки его брать отказалась.
Это чертовски больно.
Это, блядь, больнее чем каждый рубец у меня на сердце.
— Ты исчезаешь на три года, — Лори проводит языком по губам и в ответ на мою попытку укрыть ее пледом, резко отстраняется. — А теперь ты вдруг снова появился и просишь… так много.