Соль под кожей. Том третий
Шрифт:
Мне хочется попросить его не продолжать, но я молча продолжаю слушать дальше.
— В общем, как ты понимаешь, я не сказал ей правду. На ходу придумал сказку, что по дороге отца вызвонили с работы, он пересел в попутку и возвращается на стройку. Ну а про себя рассказал правду, как было. Без деталей. Я неделю врал своей матери, Валерия. Неделю отвечал на ее звонки, придумывал новые отговорки, почему отец не берет трубку. Даже телевизор дома ей сломал, чтобы вдруг не увидела в новостях. А потом мне звонят из больницы и говорят, что маме стало плохо, она в тяжелом состоянии. Я еле успел приехать. Последнее,
— Мне… очень жаль. — Я сглатываю, чувствуя себя так, будто сама приложила руку к тем событиям. — Она не могла говорить это всерьез, ты же знаешь.
— Знаю. — Кивает все так же сдержанно, как будто только что пересказал чужую историю, которая никак не может задевать лично его. — Если ты думаешь, что мне приятно говорить тебе, что твой отец был точно таким же корыстным ублюдком, как и те, против кого ты воюешь, то нет — ты сильно заблуждаешься на мой счет. Впрочем, — тут он еле заметно улыбается, — как и всегда.
Я понимаю, что это укор, но даже его Вадим произносит без злости и пафоса. Там даже обиды нет, просто констатация факта: небо голубое, травка зеленая, а я ты с первого дня нашего знакомства и каждую нашу встречу принимала меня за кого-то другого.
— Я в курсе, что большие деньги не падают на голову кристально честным и благородным людям. — Хотела бы я уметь сохранять такой же бесстрастный тон, говоря о тех, кого люблю, но для меня эта способность так и осталась заблокированной, хотя Данте очень старался научить меня думать о прошлом как о старом кино. — Все мы в этом мире бессовестные твари, Авдеев, даже мы с тобой. Но мой отец не был таким чудовищем, которым его сделала эта троица. И все те вещи, которые ты так упорно суешь мне под нос как говно на лопате, могут быть тоже частью их плана.
Мне приходится замолчать, чтобы дать официантке сделать свою работу, но за тех пару минут, которые она крутится рядом с нами, боль от слов Вадима немного утихает. Так что, когда мы снова остаемся одни, мне уже не хочется ломать копья на эту тему.
— Я говорю это не для того, чтобы ты… — Он вздыхает. Он кажется слегка раздраженным, но не на меня. — Пока еще не поздно и можно отыграть назад — оставь эту затею. Вот что я пытаюсь сказать.
— Исключено, — отвечаю сразу, потому что такого варианта не существует ни водном из сценариев будущего, которые я успела нарисовать за все этих долгие годы.
— Ты не отмоешь память о своем отце. И когда ты поймешь это, тебе будет больно.
— Мне больно каждый день все эти долгие семь лет, Авдеев. И будет намного больнее, если эти мрази продолжат жить свою прекрасную сытую жизнь только потому, что я остановилась в шаге от возмездия. И, прошу тебя, хватит об этом. Считай, что ты пытался меня вразумить, но я слишком упрямая овца.
— Ты самая сильная женщина из всех, кого я знаю, Валерия. — Вадим смотрит на меня своим фирменным взглядом из-под челки. И снова на его лице ни единой подсказки, считать ли это комплиментом или тычком в мою «мужебабость». — Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.
— «Что-то плохое», Авдеев, со
— Понятно, — задумчиво произносит Вадим.
И больше ни слова. Просто отпивает из чашки, мягко, почти беззвучно возвращает ее на блюдце.
— Как она?
— В санатории, восстанавливает нервы.
— К ней… можно?
— Можно, но не нужно. Пока. Дай ей время. Даже мне оно нужно, чтобы переварить обновку у тебя на пальце. Красивое кольцо, Валерия.
Я была уверена, что он или не заметит, или не придаст этому значения.
Не знаю, почему его замечание сразу задевает меня за живое. Я же вроде даже не пыталась скрыть этот новый маленький факт своей биографии. И хоть в интонации Вадима ноль процентов осуждения, хочется тут же вернуть ему это «аккуратное замечание».
— Красивая новая женщина, Авдеев. — На этот раз мне удается справиться с чувствами и почти идеально скопировать его же невозмутимый тон.
— Ждешь извинений?
— С чего бы?
— В самом деле.
Когда же он заговорит про Шутова? Целая куча вопросов плавает на поверхности, задать хотя бы несколько было бы абсолютно нормально, но Вадим продолжает молча пить кофе, уже полностью потеряв интерес к моей компании. Только когда я заканчиваю, оплачивает весь счет и галантно накидывает пальто мне на плечи.
Я одергиваюсь только раз — когда он, открыв передо мной входную дверь, кладет ладонь мне на спину, как будто пряча от сквозняка. У этого мужика правда настолько чертовски крупные ладони или я до сих пор слишком болезненно реагирую на каждый наш контакт?
— Приезжай на конюшни в выходные, — неожиданно предлагает Авдеев, когда мы стоим на крыльце, одновременно не решаясь повернуть в сторону офиса. Тогда мы оба станем уже немного другими людьми, которые не обсуждают кольца, новых подружек своих недобывших и всю вот эту приземленную муть.
Наверное, все мысли, которые роятся в моей голове в ответ на его предложение, очень красноречиво читаются на лице, потому что Вадим сразу озвучивает подоплеку своего неожиданного предложения:
— Отдохнешь, подышишь свежим воздухом, поваляешься в гамаке, сходишь на озеро. Моя охрана будет рядом.
— А где в это время будешь ты? — Даже не знаю, какой ответ хочу услышать.
— Если это повлияет на твое решение — меня не будет в городе до понедельника.
«Будешь на заморском курорте, смотреть, как «Попугай» поджаривает окорочка на солнышке?»