Солдаты
Шрифт:
голову и только потом уже ответил:
– - Я отдал двух сыновей. С меня хватит.
– - Но ты не забывай, что один из твоих сыновей дезертировал. Не служит
ли он русским?
– - Штенбергу хотелось сказать что-то более острое и обидное
этому мужичонке, но он не мог. Все та же непонятная ему самому
нерешительность, которую он испытал утром в разговоре со старым конюхом
Ионом и управляющим, сдерживала его и сейчас.
– - Ты смотри у меня, Бокулей!
– - пригрозил
Тот ответил тихо, но твердо:
– - Я не знаю, где мои сыновья. Их взяли в армию.
– - Зато мы знаем! -- Штенберг соскочил с коня, сунул за ремень черенок
плетки и вдруг заговорил дружелюбно: -- Отечество в опасности, господа! Мы
ведь с вами односельчане, и нам легко понять друг друга. Королева Елена и
командование румынской армии поручили мне сказать вам, что вы должны
создавать добровольческие отряды по борьбе с русскими парашютистами.
Готовьтесь! Вам уже зачитывали обращение маршала Антонеску и Мамы Елены.
Русские идут сюда, чтобы взять у вас ваши земли, ваших жен и дочерей.--
Лейтенант почувствовал, что голос его начинает дрожать, и поскорее закончил:
– - За спасение вашей земли, наших очагов, господа!..
Толпа, до этого упорно молчавшая, вдруг загудела. Почувствовав, что
крестьяне, по крайней мере большая их часть, поверили его словам, боярин
прокричал еще громче:
– - Русские не пройдут по нашей земле!
Штенберг ожидал, что эти слова вызовут волну патриотических возгласов,
но крестьяне молча начали расходиться по домам. Площадь быстро опустела.
Гарманешти погрузилось в тяжкую и долгую тишину. Только слышно было, как
по-весеннему бодро ревел, клокотал под опорами моста водяной поток.
"Что же это такое? А?.. Что же случилось?.." -- уныло спрашивал себя
молодой боярин, подъезжая к своей усадьбе. У ворот он опять увидел Василику.
Щеки девушки горели. Василика пристраивала у себя на груди подснежник.
Наверное, она только что вернулась из леса. Большие черные глаза и все лицо
ее были облиты светлой радостью. И лейтенанту почему-то захотелось согнать с
ее лица эту радость. "Чему она все улыбается?" -- подумал он с досадой,
быстро соображая, что бы сказать ей. Неожиданно вспомнил о ее любимом. "Не
eго ли она поджидает? Не зря же ходят слухи, что Георге Бокулей служит
русским.
– - Василика! громко, с наигранной веселостью окликнул он девушку.
– - Что, мой господин?
– - Василика опустила ресницы.
– - Василика, ты слышала что-нибудь о Георге?
– - Нет, мой господин!
– - Девушка испуганными и вместе с тем полными
надежд и ожидания глазами посмотрела в красивое
И он торопливо, боясь, что уже через минуту может не решиться на это,
бросил:
– - Русские убили его.
Альберт хотел быстро пройти в дом, но широко раскрытые черные глаза
Василики остановили его.
– - Вы... вы... это неправда!..
Он быстро взял ее за плечи.
– - Да, да. Я еще раз проверю. Наверное, это неправда. Успокойся,
Василика. Сейчас столько слухов, им верить нельзя. Бедная Румыния!
– -
Штенберг ощутил, как что-то холодное поползло в самую его душу. И теперь ему
вдруг стали до ужаса понятными эти два слова, оброненные королевой после
похорон старого боярина: "Бедная Румыния!" "Когда же началось все это?" --
мысленно спрашивал он себя, не зная еще точно, что следует разуметь под
неопределенным словом "это".
– - Успокойся же, Василика! Жив, наверное, твой Георге. Перестань
реветь!
– - прикрикнул он на девушку.
Над усадьбой вновь пролетели, только в обратном направлении, два
советских самолета.
2
– - Ну, господин генерал, вам-то грешно сетовать на свою судьбу. Ваш
корпус расположился ничуть не хуже, чем в королевском дворце. Вы только
подумайте: господствующие высоты и триста пятьдесят дотов! Железная,
несокрушимая стена от Пашкан до самых Ясс. Если русским и удастся вступить
на территорию нашей страны, то здесь, у этих твердынь, они найдут свою
могилу. Заметьте, генерал: русским еще ни разу не приходилось иметь дело с
дотами...
Так говорил, обращаясь к Рупеску, представитель верховного командования
при Первом румынском королевском корпусе полковник Раковичану. Младший по
званию, Раковичану разговаривал с Рупеску снисходительно-покровительственным
тоном, каким обычно разговаривают в подобных случаях представители
вышестоящих штабов. Он посмотрел в хмурое лицо Рупеску, склонившегося над
картой, и улыбнулся:
– - Что же вы молчите, господин командующий?
– - Я думаю, полковник, что вы не слишком сильны в военной истории.
Иначе вы бы вспомнили Измаил, Плевну, Галац. Да что говорить о тех давних
временах! Вам пришлось бы вспомнить линию Маннергейма.
Раковичану расхохотался:
– - Это вы правильно подметили, генерал. В истории военного искусства я
действительно профан. Как вы знаете, мои познания простираются совершенно в
иной области... Однако надо же признать, господин командующий, что ваши