Солдаты
Шрифт:
(Плохо!) -- Суин нахмурился.-- Этак всех нас перебьют. По-иному надо жить.
Как говорил нам Мукершану, как живут русские, вот так! -- он вдруг
приблизился к крестьянам, своей правой рукой взял за руку одного из них,
левой -- другого, подтянул к себе, быстро прошел с ними вперед, остановился
и проговорил взволнованно: -- Вот как надо! Поняли?.. Поняли?..-- повторил
он и вдруг, вновь нахмурившись, закончил тихо: -- Теперь я знаю, кто стрелял
в Мукершану... И это
* Да здравствует великая Румыния! (рум.)
Должно быть, крестьяне не совсем поняли, что хотел сказать им Корнеску.
Но некоторым стало страшно, и эти потихоньку, стараясь быть незамеченными,
покидали двор Бокулеев. У других на лицах уже явственно было видно отражение
злости и решимости.
В селе ударил бубен, и оставшиеся крестьяне тоже начали медленно
расходиться, но не по одному, как это делали первые, а по двое, по трое.
Видно было, как они что-то говорили друг другу, размахивая шапками и
посохами.
Пинчук с каким-то смешанным, тревожно-радостным чувством смотрел им
вслед, давно поняв, что вокруг совершалось нечто такое, что когда-то уже
было пережито им самим.
– - Ось воно... яки дела-то!
– - неопределенно пробормотал он, не в
состоянии выразить словами то, что жило в его груди.
2
Конец первого и весь второй день после возвращения группы Шахаева
Кузьмич, Петр Тарасович и Наташа провели в больших хлопотах. Нужно было
помочь разведчикам, более двух суток проведшим во вражеском доте, быстро
восстановить свои силы. К счастью, ранения солдат оказались легкими, так что
не пришлось отправлять даже в медсанбат. Наташа, еще не веря своему счастью,
с осунувшимся лицом, хлопотала больше всех. Она тщательно промыла раны,
бережно забинтовала их, сказав при этом каждому:
– - Ну, вот и хорошо! Вот и все!
Акиму она улыбалась только издали, словно боясь выделить его среди
других. Он, очевидно, хорошо понимал ото -- смотрел на нее близорукими,
влюбленными глазами и ничего не говорил.
Наташе помогала Маргарита. Несмотря на большое горе, постигшее брата,
она не могла скрыть своего счастья: здорова!
– - Доамна докторица!.. Доамна докторица!* -- неумолчно звенел ее голос.
Маргарита кипятила воду, стирала солдатское белье, зашивала порванное
обмундирование. Потная, раскрасневшаяся, она восторженно смотрела на Наташу.
Изредка, оставив свое занятие, подбегала к ней и, крепко обняв за шею,
целовала.
* Госпожа
– - Минунат...* Я... люблу Натайша!..-- И убегала, смеясь приглушенным
радостным смехом.
Когда все уже было сделано, Маргарита подходила к старшине и просила
новой работы. Пинчук, разумеется, находил для нее эту работу.
* Чудесная, прекрасная (рум.).
Сам Петр Тарасович занимался обмундированием. Он так успешно провел
переговоры с Докторовичeм, с таким пафосом рассказал ему о подвигах
разведчиков, что начальник АХЧ, растроганный (что с ним случалось
чрезвычайно редко), распорядился выдать роте Забарова для всех солдат
совершенно новые брюки, гимнастерки, сапоги и маскхалаты, не забыв, однако,
произнести свое неизменное:
– - Мне дали, и я даю...
Вечером, когда разведчики, помывшись в бане и переодевшись в чистое
белье, легли спать, Петр Тарасович приказал сибиряку и Лачуге налаживать
"зверобойку", то есть гениальное в простоте своей приспособление -- железную
бочку для пропаривания солдатского белья.
Сделав это распоряжение, усталый, но довольный результатами своего
труда, Пинчук в самом добром и великолепном расположении духа вошел в хату
– - перекинуться словечком с больным хозяином, что доставляло "голове
колгоспу" немалое удовольствие. Бокулей-старший встретил его радостной
улыбкой, собравшей смуглую сухую кожу у черных, блестевших, как у дочери,
глаз. Он чуть-чуть приподнялся на кровати, приветствуя старшину:
– - Буна сяра, домнуле Пинштук!
– - Буна сяра, хозяин! -- добродушно поздоровался Петр Тарасович,
пожимая худую, повитую синими венами руку Бокулея.-- Як живемо?
Пинчук присел рядом с кроватью, на которой лежал хозяин, и посмотрел в
его желтое, заросшее густой, жесткой щетиной лицо. Петру Тарасовичу хотелось
чeм-то помочь этому бедному румыну. Хозяин заговорил первым. Пинчук
чувствовал, что тот спрашивает его о чeм-то очень важном,-- это было видно
по возбужденному лицу Александру, по тому, как крестьянин отчаянно
жестикулировал своими тонкими и худыми руками. Пришлось позвать
Бокулея-младшего. Георге, все еще грустный и, казалось, вдвое постаревший от
пережитого, охотно, однако, согласился быть их переводчиком. Оказалось, что
хозяин просил Пинчука рассказать о жизни русских крестьян в колхозах. Петр
Тарасович и раньше много рассказывал румыну об этом, но сейчас старик хотел
знать все, что касалось колхозов: этот вопрос, по-видимому, уже давно и