Солдаты
Шрифт:
войсковые организмы: танковые и саперные бригады, иптапы*, понтонные
подразделения, дивизионы гвардейских минометов. Все это теснилось,
устраивалось хлопотливо, готовясь к чему-то.
*Истребительно-противотанковые артиллерийские полки.
Генерал Сизов весь день провел на переднем крае с командирами приданных
частей и офицерами штаба. Только поздно вечером, усталый, но, видимо,
довольный сделанным,
озабоченно. Его беспокоила последняя разведсводка, полученная из штаба
армии. В сводке говорилось, что против дивизии Сизова появилась новая
танковая дивизия немцев, недавно прибывшая из Германии. Дивизия эта подошла
к фронту уже после того, как группа Шахаева возвратилась из неприятельского
тыла.
Сизов вышел из блиндажа. На улице шел дождь. Генерал расстегнул китель
и подставил прохладе свою грудь. Затем вернулся в блиндаж, позвонил в
медсанбат, справился о здоровье полковника Баталина. Баталин, полк которого
недавно был выведен во второй эшелон, поправлялся. Сизов прилег на койке. Но
сон не приходил. Медленно распутывался клубок давно волновавших мыслей.
"Много у врага новой, грозной техники, а солдаты все те же. Даже хуже
тех. А у нас и техники больше. А главное -- люди, солдаты. И в этом никто
нас не может превзойти. Если полк потерял всю боевую технику, он еще не
погиб. Он жив, если в нем уцелели знамя и хотя бы один солдат. Это так.
Орудие стреляет, пока за ним стоит боец, танк движется, пока в нем сидит
солдат. А главное -- какой солдат... Впрочем, это очевидная истина. И почему
я об этом думаю... Новая танковая дивизия?.. Надо проверить. Завтра же пошлю
разведчиков..."
Не заметил, как заснул.
Разведчики, совершившие рейд в тыл врага, были повышены в звании.
Шахаев стал старшим сержантом, Пинчук -- сержантом, Ванин и Аким --
ефрейторами. Никто, кажется, так не гордился этим повышением, как Сенька. В
тот же день он заставил встать по команде "Смирно" молодого разведчика Алешу
Мальцева.
– - Почему не приветствуешь старших? -- строго отчитывал он его. --
Перед тобой -- ефрейтор!.. Как стоишь?!
При этом он был настолько серьезен, что его никак нельзя было
заподозрить в шутке.
Назревали большие события, а жизнь солдат шла своим обычным чередом.
Шахаева назначили командиром отделения и вскоре парторгом роты. Сенька и
Аким остались под его командой, а Пинчука поставили старшиной роты -- на
этот раз уже официально. Таким положением вещей остались довольны все, и в
особенности Пинчук; наконец-то в его руки попало настоящее хозяйство! Не
дожидаясь
как и полагается, начал принимать все ротное имущество от Ивана Кузьмича,
старого рыжеусого солдата-сибиряка, временно исполнявшего обязанности
старшины.
– - Кузьмич, -- обращался к нему по-граждански Пинчук, вынимая из мешков
собранное для стирки солдатское белье. -- Одной пары не хватает. Ты не
того... не позычив кому-нибудь?
– - Что вы, товарищ сержант! Как можно! -- обижался Кузьмич.
– - Что я,
враг себе? Давай еще раз пересчитаем.
– - Давай, давай, -- соглашался Пинчук и начинал заново перебирать
белье.
– - Тильки як що не хватит...
Однако при повторном подсчете белье находилось: в бережливости и
честности Кузьмич нисколько не уступал самому Пинчуку. Был вот только
малограмотен Кузьмич, да на водчонку слабоват; если бы не это, быть бы Ивану
Кузьмину старшиной роты или кладовщиком, на худой конец. А сейчас он служил
ездовым. Под его началом находились две добрые сибирские лошади да ладно
сколоченная пароконная повозка. К обязанности ездового Кузьмич относился в
высшей степени добросовестно. Во всей дивизии не сыскать такой справной
сбруи и таких сытых лошадей, как у Кузьмича. Зная его исполнительность и
честность, старшина роты доверял ему возить продукты с ДОПа* -- предприятие,
как известно, связанное с немалыми соблазнами. Во все важные поездки новый
старшина отправлялся только с ним. По дороге Кузьмич рассказывал ему о своей
жизни, о том, как несладко сложилась она у него с самых молодых лет.
* Дивизионный обменный пункт.
Женился Кузьмин в четырнадцатом году на деревенской красавице Глаше. Но
не довелось ему пожить с молодой женой как следует. Царь начал войну с
Германией. Забрали молодца. Больше трех лет мыкал горе по окопам, кормил
вшей то под Перемышлем, то под Варшавой, то в Восточной Пруссии. А потом
четыре года участвовал в гражданской. Возмужал, окреп, заматерел. Всюду
побывал -- на юге и на севере. Лихим кавалеристом мчался по родной сибирской
земле по пятам адмирала Колчака. Первым из всего эскадрона ворвался в родную
деревню. Вихрем пронесся по улице, сверкая саблей и пришпоривая обезумевшего
коня, сбрасывавшего по дороге ошметья кроваво-белой пены с оскаленного в
дикой ярости рта. У своего дома стальными мускулами натянул поводья -- была
в молодости силушка в Кузьмичовых руках!
– - поднял на дыбы храпевшего
жеребца, гаркнул весело: