Солдаты
Шрифт:
– - банку американской консервированной колбасы. Все нравилось сотрудникам
редакции в Васе Пчелинцеве: и его невозмутимое простодушие, и то, как он
заикался, и даже его прихрамывающая, шаркающая походка, и откровенно добрая,
широкая улыбка. Одного только не замечали бойцы и офицеры из "хозяйства
Ивана Федорова" -- это Васиной любви.
По соседству с редакцией размещалась полевая почта. В ней работала
сортировщицей писем Вера -- толстощекая, со вздернутым
глазами девушка. Вот она-то и внесла смятение в душу невозмутимого военкора.
Все шло как будто хорошо, но один случай перепутал карты в отношениях Веры с
Пчелинцевым. Как-то литсотрудник привел в редакцию известного всей дивизии
лихого разведчика Семена Ванина, о подвигах которого частенько сообщала
газета. Привел его для того, чтобы художник Дубицкий вырезал на линолеуме
его портрет. Вера зачем-то на минутку забежала в редакцию, и Сенька успел
обласкать ее своими кошачьими глазами. С той поры Вася и заметил во взгляде
девушки холодок. А заметив эту перемену, уже не решался более заходить на
почту. Только скрытно грустил. Вере он и посвятил свою поэму "Млечный Путь".
И вот сегодня в редакцию пришла печальная весть: несколько дней тому
назад Вася Пчелинцев погиб. Погиб смертью героя. Он вызвался разведать
минные поля противника за Донцом. И когда возвращался обратно, вражеская
пуля настигла его на середине реки.
Об этой-то смерти и рассказывал сейчас Лавра Борису Гуревичу и
подсевшему к ним Пинчуку.
Когда рассказчик умолк, солдаты невольно подняли кверху головы. Им
хотелось увидеть Млечный Путь. Но разве днем можно его увидеть?..
Огорченный Пинчук вскоре возвратился в свою роту, сообщил товарищам о
гибели маленького военкора. Так и не дождались разведчики заметки в газете о
подвиге Якова Уварова.
3
В июне на участке дивизии генерала Сизова все еще продолжались
усиленные оборонительные работы. Ставка Верховного Главнокомандования
двигала и двигала в этот район новые войсковые формирования, удивляя и радуя
солдат. Непрерывно прибывали приданные средства -- танки, артиллерия,
зенитные и саперные подразделения. Особенно много было артиллерии. Из-за
деревьев повсюду торчали длинные стволы новых противотанковых пушек,
вызывавших всеобщее восхищение. Солдаты подолгу вертелись возле них:
– - Вот это штука!
– - Тут небось никакой танк не устоит!
– - Где там!
– - Ну, не скажи. А "тигры"?
– - И "тигры" клыки обломают!
– - Не говори гоп... "Тигры" -- это сила!
разговорам. Им казалось, что они первые обнаружили новые тяжелые танки в
немецком тылу; они были убеждены, что советское командование, учтя их
донесение, присылает сюда противотанковые орудия новейшей конструкции.
На лесных полянах хлопотали артиллеристы, оборудовали огневые позиции:
рыли землю, спиливали деревья, мешавшие стрельбе, привязывали цели,
пристреливали реперы; линейные надсмотрщики тянули к наблюдательным пунктам
командиров батарей и дивизионов телефонные провода, забрасывали их шестами
на ветки дубов. Не прекращавшийся в течение двух недель дождь мешал работе,
с листьев потоками обрушивалась вода, едва связист касался дерева. Намокшие
провода были тяжелые и скользили, не удерживаясь на ветках. И только
профессиональное терпение, привычка и огромная необходимость заставляли
связистов безропотно делать свое дело и доводить его до конца. На лесных
размытых и изрытых до последней степени тяжелыми -- тоже новыми -- танками
дорогах, выбиваясь из сил, барахтались грузовики, подвозившие снаряды и
орудия. Лес был полон надрывным стоном моторов. Глухими просеками, квохча
гусеницами, ползли приземистые танки -- казалось, им нет конца. Они
двигались осторожно, точно подкрадывались к кому-то. Тяжело урча, они
сваливали деревья и устраивались недалеко от опушки. Танковый рев вплетался
в другие звуки, которых в Шебекинском урочище было множество: где-то
татакали зенитки, обстреливая неприятельский самолет-разведчик; негромко
переговаривались саперы, степенно и не спеша рывшие блиндажи; стучали
молотки и слышалось характерное потрескивание автогенных аппаратов в
артиллерийских мастерских, давно развернувшихся в глубине леса; скрипели
повозки; раздавался свист бичей -- это мыкали свое горе на размытих дорогах
затертые машинами и оттесненные в еще более непроходимые, гиблые места
ездовые -- великие страстотерпцы фронтовых дорог. Все эти звуки сливались в
один неумолчный и тревожно-озабоченный гул, наполнявший солдатские сердца
ожиданием чего-то значительного и необыкновенного. Изредка в лесу разрывался
прилетевший из-за Донца вражеский снаряд и поглощал все остальные звуки. Лес
некоторое время оставался как бы безмолвным. Но вот звук разорвавшегося
снаряда угасал, и вновь возникало, усиливаясь, привычное гудение.
Лес кипел, как муравейник. В него и ночью втягивались все новые и новые