Солона ты, земля!
Шрифт:
Переверзев не спускал полных ужаса глаз со своего друга. Приподнялся со стула и на согнутых ногах пятился от стола.
— Ты не смеешь так… Может; там разб… Ты не можешь…
— Я, Паша, все могу. Я тебе уже говорил об этом.
Переверзев отчетливо услышал, как в столе у Обухова щелкнул взведенный боек револьвера. Дико закричал, не сводя глаз со своего друга. Обухов вынул наган и выстрелил прямо в разинутый рот. Переверзев качнулся навстречу и медленно стал падать. Тут же Обухов сбросил со стола на пол наган Переверзева.
Когда
Обухов спокойно сказал:
— Гад! Не хотел оружие сдавать. Нападение сделал. Приведите фотографа! Составить акт!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Юра никогда не просыпался так рано, как в это утро. Первым делом он высунулся в распахнутое окно, но сразу же зажмурился — уж столько было света!
Больше недели дожди держали Юру с друзьями дома. Давно уже все готово к походу — а выйти нельзя. Валька Мурашкин извел своим нытьем. Душу вымотала и Алька. Ей мать сказала, что если будет дождь, то не пустит ее в поход. И все эти дни Алька боялась, что ребята не дождутся хорошей погоды и отправятся без нее в этот первый в истории школы поход по родному району. Успокаивал только Юркин дед. Он говорил:
— Обмоет новый месяц, и погода установится…
И вот Юрка смотрел из окна на небо, стараясь понять, обмыло или не обмыло? Но так и не определив, он в трусах и босиком кинулся в пригон, где обычно дед мастерил что-нибудь по хозяйству — ремонтировал кадки под солонину, делал табуретки, черенки к лопатам, граблям.
— Дедушка! Ну, обмыло месяц-то?
Дед отложил рубанок, поверх очков глянул на жилистого, длинного внука, потом вышел из-под навеса, окинул взглядом небо и на полном серьезе предположил:
— Должно, обмыло.
— Можно идти в поход?
— А почему же нельзя? Знамо, можно. Ну, а ежели разок и сбрызнет в пути, беда не велика, не сахарные, не размокнете…
Через час прибежал запыхавшийся король свистунов Валька Мурашкин.
— Досиделись! Интеллигент проболтался. Гербарий засек нас. Икру мечет.
Все это означало: Родька Шатров, прозванный за большие роговые очки и томный, бледный вид интеллигентом, проговорился о походе директору школы и тот, возмутившись столь необычным, не предусмотренным внутренним распорядком явлением, схватился за голову и… начал метать икру.
— Говорит: только под руководством учителя.
— Выстроит по ранжиру и с барабанным боем и пионерским горном, да? Пусть тогда сам идет!
— Я тоже не пойду, — сказал Валька. И, подумав, добавил — Давай, Юр, поедем лучше рыбачить, а?
— Конечно, — сразу же согласился тот. — Милое дело. Смастерим шалаш на берегу и —
Валька подтверждал:
— Правильно. Лодку я достану… А знаешь из-за чего все это началось? Из-за девчонок. Как же это, мол, так, пойдут одни с ребятами, без классной дамы!
— Пусть тогда сам и стережет их — ходит с хворостиной следом…
Немного погодя появился Родька Шатров… Как и все близорукие и рассеянные, он был угловат и чуточку смешон. Ребята любили его за эрудицию и немного подтрунивали над неуклюжестью. Беспрестанно поправляя сползавшие с переносья очки, он как ни в чем не бывало направился к друзьям.
У Вальки затряслась челюсть.
— Т-ты! — зашипел он. — Ты… божий человек… распустил свой язык!
Родька остановился, виновато захлопал глазами за толстыми стеклами очков.
— Вы о чем это, ребята?
— О чем, о чем! Разбалабонил о нашем походе?
Родька нерешительно помотал головой, от чего очки мгновенно съехали на кончик носа, он заученным движением пальца поддернул их, словно вставил в обойму глазниц.
— Я никому не говорил.
Родька развел руками.
В искренности его жеста Валька не сомневался — Родька никогда не кривит душой. Он даже понятия не имеет об этом человеческом пороке. Но он мог по своей рассеянности нечаянно проговориться и не заметить этого.
— Вспомни хорошенько — может, кому говорил?
— Нет. Никому!
— Ни в школе, ни дома?
— Не. — И вдруг он заморгал, разинув рот. — Отцу говорил.
— Ну, во-от!
Отец Родьки работал первым секретарем райкома партии.
— Но он же не пойдет к Гербарию рассказывать, — вдруг уверенно заявил Родька.
Валька закрутился на месте, сморщился, как от зубной боли.
— И-и, голова — два уха! К Гербарию не пойдет, так мог с Новокшоновым поделиться радостью, что сын у него такой умный, сам в походы ходит. А Новокшонов — своей… Лады-булды Викентьевне. А та — фих-фах! — вот тебе и вся школа знает.
Родька виновато нагнул голову.
— Что теперь делать?
Из переулка донесся залихватский свист. Потом показалась над плетнем черная кудлатая голова герцога королевства Свистунов Тимки Переверзева. Он бежал упираясь, откинувшись назад — его волок на поводке огромный кобель. У калитки Тимка схватился одной рукой за столбик, а другой в струну натянул ремешок с металлическими фисташками. Кобель взвизгнул и крутнулся на месте. Герцог втолкнул его в калитку. Кот, дремавший на завалинке, сразу же вскочил, вздыбил шерсть, насторбучил хвост, зашипел, как молоко на горячей плите. Кобель, навострив уши, кинулся к нему. Но Тимка схватил обеими руками поводок, намертво уперся в землю.