Солона ты, земля!
Шрифт:
— Выше, еще выше! Не тот, а левый бок. Так. Хорошо. Теперь опусти ты немножко. Еще, еще. Стоп! Приколачивай!
Два парня прибивали над входом большой лоскут кумача, на котором крупными буквами написано: «Победитель социалистического соревнования колхоз «Путь к социализму»!!»
Сергей улыбнулся: хоть не совсем грамотно, зато с восторгом — с двумя восклицательными знаками.
— Федор Спиридонович! — окликнул он Лопатина. — Ты говорил, с победителя причитается.
Лопатин обрадованно распростер руки.
— A-а, Сергей Григорьевич! — он был уже выпивши. —
— Да. Познакомься. Лада Викентьевна, учительница, здесь работает в школе. — Сергей полуобнял жену.
Лопатин с деревенской угловатой галантностью поклонился, протянул руку.
— Очень приятно, Федор. — Он еще раз осмотрел Ладу, словно оценивая, стоило ли Сергею менять на нее Катю. Потом опять повернулся к Сергею, похлопал его по плечу.
— А этого тихохода мы все-таки обставили. Такую ему гулю поднесли, что он шею свихнул, отворачиваясь от нашего павильона. Даже здороваться перестал. — Лопатин засмеялся. Потом взял Сергея под руку. — Зайди, Сергей, посмотри, какую пшеничку мы привезли в снопах. А хряк какой — пятьсот восемнадцать килограммчиков!
— Зайду обязательно, — пообещал Сергей. — После открытия выставки все павильоны осмотрю.
Лопатин не выпускал его локтя.
— Нет, ты сейчас зайди. Ты посмотри, посмотри на Орлика. Только Буденному на нем ездить. Ты посмотри, какой красавец.
Сергею ничего не оставалось, как пойти в павильон. Лопатин был на диво разговорчив.
— А Кульгузкин привез шестиногого телка — тоже достижению сделал… породу вывел!..
Сергей обошел весь павильон. Погладил через изгородь брудастого, в завитушках быка-производителя — гора сплошных мускулов — со злыми кровянистыми глазами; зашел в клетку к длинной ушастой свинье с кучей белых, чистеньких поросят с розовыми, как отчеканенными на монетном дворе, пятачками; попробовал силу, ухватившись за ребристые, скрученные в спираль рога заросшего по самые глаза мериноса; покормил морковкой диковинных кроликов. Лопатин шел рядом, улыбался добродушно и гордо. Пояснял:
— Этот кролик называется «венский голубой», этот — «Фла…» «Флама…» Марья! Как этого вон… вон того… Как фамилье его?
— Фландр, Федор Спиридонович.
— Во-во. Иноземный. А это русские горностаевые.
Пушистые зверьки быстро-быстро грызли морковку, зажав ее передними лапами.
— Зачем вы их держите? — с любопытством спросила Лада.
— Так. Для полного ладу в хозяйстве. Пух ихний знаете во сколько дороже овечьей шерсти принимается? Вот разведем целую ферму кролей. И мясо будем сдавать и пух. Бабам на платки хороший пух.
— Ну-ну, давай, — скептически заметил Сергей, — посмотрим, что у тебя получится.
Потом Лопатин водил их по отделу полеводства, хвастал кустистыми тяжелыми снопиками проса, гречки, морковью, огромной — шире обхвата — тыквой, полосатыми арбузами с большой школьный глобус. Угостил секретаря райкома и его жену…
Вечером Шатров, Новокшонов и Урзлин зашли
— Прошу руководителей района к нам за компанию, — широким жестом пригласил он. — Потому как праздник сегодня у нас. У всех праздник. — Он еле держался на ногах. — Сергей Григорьевич, с меня сегодня причитается. С удовольствием угощаю. Всех угощаю. Я сегодня победитель соревнования. Проходи, Сергей Григорьевич, проходи, хороший ты секретарь наш. Свой ты парень, наш!
— Сергей Григорьевич, ты посмотри, — протягивал развернутую газету Лопатин. — Ты посмотри, как в газете меня разрисовал редактор. Вот шельмец! Ну, мастак! Читаю и не верю, что это обо мне. Факты и цифры — все правильно, но уж до того красиво со стороны смотреть на себя. Прямо-таки будто и не я, а какой-то герой, о каких в книжках пишут.
— Вот ты таким и будь, каким он тебя описал, — улыбался Сергей.
— Таким и буду. Честное слово, таким буду. Он, шельмец, знает, кого на ком покупать! Да я теперь, Сергей Григорьевич, Душа ты чудесная, даниловская, в лепешку расшибусь, а таким буду…
3
В этот день ребята допоздна пробыли на выставке — ходили по павильонам, заглядывали в каждый закуток.
Тимка Переверзев вызвался достать арбузов — уж больно соблазнительно они выглядели на стендах.
— У меня есть знакомый председатель. Он всегда при отце к нам заезжал. Добрый такой. Он даст.
И ребята, ведомые Тимкой, гурьбой направились к павильону Петуховского сельсовета. Они обошли уже почти все отделы, осмотрели все стенды, а Тимкиного знакомого все не было.
И вдруг Тимка рванулся вслед за квадратной спиной. Забежал спереду.
Михаил Ксенофонтыч, здравствуйте, — улыбнулся Тимка. — Что-то вы перестали к нам заезжать?
«Знакомый» маленькими свинячьими глазками холодно окинул рослую Тимкину фигуру, отвернулся.
— Арбузы у вас нынче хорошие уродились… — продолжал Тимка и осекся. — Вы что, не узнали меня? — спросил он вдруг.
Председатель, не оборачиваясь, буркнул:
— Узнал. Переверзевский выродок… — глянул на Тимку косо. — Как не узнать…
Тимка вспыхнул от корней волос, словно лицо его осветило пламенем.
— Арбузы есть, — продолжал громко председатель, — да не про твою честь.
И пошел.
Тимка, с горящим от стыда лицом, готов был кинуться вон из павильона. Но подошел Валька Мурашкин, обнял за плечи, подбодрил: