Солона ты, земля!

Егоров Георгий Михайлович

Не утерпел, спросил у матери:

— Как Лиза-то живет с Митькой?

— Да ничего вроде. Он ведь смирный, работящий.

Сергей поковырял вилкой яишню с салом — есть не хотелось, отодвинул сковородку, молча вылез из-за стола. Мать стояла у топящейся печи со скрещенными на сковороднике руками и печально смотрела на сына.

— Ты поешь, поешь! Может, молочка выпьешь?

Сергей отрицательно потряс головой. Стал надевать пиджак.

— Как у тебя дома-то? Как живете-то? Что-то ты смурной какой-то стал.

— Ничего живем, —

нехотя ответил он и пошел седлать коня. Хотел вспомнить Ладу, но перед глазами поплыла непривычная, трепетная Лизина улыбка. И тут почувствовал Сергей, что стало легко в груди, будто расквитался за самую горькую обиду…

По селу тарахтели брички — трактористы и сеяльщики выезжали в поля. Его обгоняли подводы, мчавшиеся вскачь. Из них ему кричали что-то сельчане, приветствовали. Он тоже улыбался, время от времени помахивал рукой им вслед.

Около проулка столкнулся с теткой Настей, матерью Кости Кочетова. Остановил коня.

— Здорово, тетя Настя!

— Здравствуй, Сереженька, здравствуй, — улыбнулась она, заглядывая снизу вверх на сынова дружка.

— Что Костя пишет?

— Что пишет? — рассерженно повторила Она. — Ты много писал матери, когда учился? Так и он — за зиму три письма прислал, и то рада-радехонька.

— Вы уж его, теть Настя, строго-то не судите. Город — дел по горло… А как дед Леонтьич себя чувствует?

— Горе с ним. Чисто малое дите. Колобродит по селу. Намеднись собрал ребятишек и партизанскую войну устроил — армия на армию. А сам впереди с деревянным тесаком, только борода по ветру…

На конторском крыльце Сергея встретил председатель — отец Митьки Тихомирова — Дмитрий Дмитриевич. При Шмыреве он был колхозным счетоводом, а потом вдруг сделали председателем самого крупного в Стахановской МТС колхоза. Покойный Переверзев любил такие неожиданные выдвижения — послушные руководители обычно бывают из таких людей.

— Ни свет ни заря, а вы уж, Сергей Григорьевич, на ногах, — заулыбался он навстречу секретарю райкома. — Все заботитесь.

«Не только на ногах, — подумал Сергей, глядя на его лисью, улыбку, — но твою сноху уже обласкал в кустах и о ней позаботился», А вслух спросил;

— Сегодня сеять кончите?

— Должны, Сергей Григорьевич, должны закончить. На вчерашний день было девяносто два и три десятых процента.

Сергей спрыгнул с седла.

— Пойдемте в контору, прикинем, в какой бригаде сколько еще осталось.

Он первый неторопливым твердым шагом поднялся на крыльцо — не уступил председателю, который по годам в отцы ему годится. Какая-то беспричинная неприязнь давно таилась в душе Сергея к Тихомирову. Ничего тот плохого никогда Сергею не делал, с сыном его, с Митькой, выросли вместе, приятелями были, а вот не нравится ему старый Тихомиров и все. Было в нем что-то хитроватое, лисье и даже лицо такое же, как у патрикеевны, вытянутое вперед, с тонким, загнутым кверху носом. Приторной своей услужливостью они с петуховским Кульгузкиным очень были похожи друг на

друга. И Сергей понимал, что они — наследие Переверзева, что такие и только такие ему нравились.

В конторе Сергей потребовал бригадные сводки.

— Бригадиры еще не уехали в поле?

— Нет еще.

— Позовите их всех сюда! — приказал и, к своему удивлению, не почувствовал неловкости от такого тона.

Пока по одному собирались бригадиры, на ходу отдавая распоряжения, переругиваясь с кладовщиками, тракторными учетчиками, Сергей изучал тщательно разграфленный лист ежедневного сводного отчета по севу с четкими, по-бухгалтерски виртуозно выведенными цифрами.

— За последние три дня темпы снизились, — проговорил он, не поднимая головы.

— Это, Сергей Григорьевич, получилось вследствие того, что семена не успеваем подрабатывать.

— До этого успевали, а сейчас не успеваете? — покосился он на председателя.

— Да вот, так получилось. Нехватка в людях образовалась.

— У вас семена в бригадах или в общем колхозном амбаре?

— В амбаре. Все вместе.

— Сейчас же закрыть контору — всех на ток. Конюхов всех — тоже. Пройтись по домам, стариков попросить: пусть все, у кого решета сохранились, придут, помогут подсевать вручную. Сегодня все сеялки должны работать без остановки дотемна… — Поднял голову. — Та-ак. Бригадиры все собрались? — окинул он глазами председательский кабинет. — Николая нет.

— Вон идет, — сказал кто-то, выглядывая в окно.

Сергей придвинул разноформатные листки бригадных

сводок, заглянул в них, спросил:

— У кого сколько осталось сеять?

— У меня больше всех, — сказал бригадир третьей бригады, — пятьдесят пять гектаров. Не управлюсь сегодня.

— Сколько сеялок? Один сцеп?

— Один.

— У кого меньше всех осталось сеять?

— У Николая Шмырева.

— Он уж, должно, закончил.

В это время в кабинет вошел Николай.

— Ты кончил сеять? — спросил Сергей.

— Нет. А кто сказал?

— Сколько осталось?

— Тридцать пять,

— Перегони один сцеп к Ивану в третью бригаду.

Николай поморщился, буркнул:

— Пусть забирает.

— Кто сегодня еще не управится?

— Мне, Сергей, туговато будет, — медленно протянул бригадир из пятой. — Сорок семь осталось. Три сеялки не вытянут.

Сергей еще раз заглянул в разбросанные веером сводки, потом обвел глазами бригадиров.

— Давайте так договоримся, товарищи: мы тут люди все свои — кто первый отсеется, помогите Гриньке. Сорок семь он, конечно, не осилит одним сцепом. Договорились?

— Ладно, поможем. Пусть только он в другой раз свинью не подкладывает другим бригадам.

— Какую свинью?

— Он знает.

Сергей, подведя черту, хлопнул ладонью по столу.

— Значит, дело такое: хоть копыта на сторону, а сев сегодня закончить.

Бригадиры закивали, улыбнулись.

— Закончим, товарищ секретарь.