Солона ты, земля!
Шрифт:
Всю ночь друзья провели на этом елбане. И только один раз внизу, на склоне, Митькин трактор забуксовал на развороте.
— Значит, пахать надо только на возвышенностях, — рассуждал вслух Сергей. — В низинах тракторы не пойдут.
— А в низинах и незачем, — улыбнулся Николай. — Оттуда и так влага никуда не уйдет.
Сергей засмеялся.
Правильно. Как это я не сообразил?
— Да. А еще секретарь райкома партии? — подковырнул Николай. И вдруг простодушно спросил: Слушай, Серега, неужели ты — секретарь райкома па-р-ти-и, а? Подумать только — третье лицо в районе! Это же — фигура!
— А что, разве
— Нет, не в том дело. Понимаешь, мне всегда казалось, что секретари райкома— это люди, которые ни за что не могут быть похожими на нас, смертных. И вдруг — Серега — секретарь райкома партии. Ни какого-то там комсомола, а райкома партии! А вот лазишь ты тут по колено в грязи по полю ночью, как тракторный: учетчик. И вообще, какой- то ты, не внушающий доверия, — засмеялся Николай. Нет, правда мне почему-то кажется, что ты все-таки не настоящий секретарь, а? Как ты сам-то смотришь на это?
Сергей похлюпал сапогом в лужице, вздохнул.
— Признаться, я и сам не верю, что я секретарь. Кажется, что это какая-то ребячья игра — взяли и выбрали в секретари поиграть.
— Ага! — согласился Николай. — Настоящим секретарем я считаю, например, таких, как Данилов. Вот это секретарь!.. Переверзев был пугалом. Ему бы в милиции работать или пожарным инспектором, а не секретарем. А этот самый, как его… ваш теперешний… Шатров. Он, по-моему, так себе — ни рыба ни мясо. Приезжал как-то к нам, выступал. Так крутил возле да около. Ничего конкретного не сказал.
— Что поделаешь. У него такая манера. Характер такой.
— А я считаю, что у всех секретарей характер должен быть один.
— Какой?
— Такой, чтобы если выступил секретарь, так как будто шторы раздвинул — всем чтобы светло было и все ясно стало, как днем. Понял?
— По-онял, — протянул Сергей. — Ты вот смотри: клин прошел, и ручейков как не бывало — не бежит больше вода-то. В землю уходит… А это ты правильно говоришь, чтобы именно все ясно стало. Вот с Даниловым, бывало, поговоришь и чувствуешь, как в тебе зуд появился, такой зуд, что ты не усидишь на месте — хочется что-то делать. Не каждый секретарь так умеет заряжать людей. Это, брат ты мой, искусство, и оно, наверное, богом дается при рождении. Мне такое, должно быть, не дано. Не умею.
— А ты духом не падай, — успокоил его Николай. — Ты только-только оперяешься. Научишься. Зажег же ты меня с Митькой Тихомировым своей идеей. Толкемся вот ночь. А, казалось, зачем нам это надо…
4
На одном из совместных заседаний бюро райкома и исполкома было все-таки принято постановление о строительстве районной сельхозвыставки. Ответственным за строительство утвердили Сергея Новокшонова. Шатров так и сказал:
— Тебе все хотелось отличиться. Вот и отличись. Но имей в виду: не сделаешь — придется отвечать. Строго спросим.
И закрутились дни безостановочной каруселью.
На время сева Сергея закрепили за самой дальней Стахановской МТС, которая обслуживала двадцать пять колхозов. Сутками пропадал он в поле. Иногда, возвращаясь на центральную усадьбу, заезжал ночью к матери. Сегодня он явился тоже далеко за полночь. Разбудил мать. Та, как глянула на него, запыленного, исхудавшего, всплеснула руками.
— Боже мой! Нетто можно так работать! Почернел весь. Глаза-то
Сергей уже не улыбался, как раньше, когда был в комсомоле. Устало стянул запыленные сапоги. От него пахло полем, соляркой и терпким мужским потом.
— Спать хочу, — вяло произнес он. — Через три часа будешь вставать корову доить — разбуди меня.
— И не думай! Пока не выспишься — не пошевелю. Погоди немного — сейчас яишню поджарю. Умывайся пока.
— Не надо. Дай кринку молока.
Пил через край долго, звонко сопя в кринку. Тут же и уснул на лавке.
Едва солнце выпустило первый лучик из-за Марьиной березовой рощи и во дворах замычали коровы, он уже вскочил, опять бодрый и энергичный. Напоил коня у колодца. Потом засыпал ему зерна, побежал на речку. Белый слоеный туман висел над водой. Противоположного берега не видать, хотя он совсем рядом, и вообще, у речки ничего не видно, кроме самых ближних кустиков. Разделся. Потер ладонями грудь, руки, живот, размял мышцы. Постоял немного, оглянулся по сторонам, сбросил трусы. «В сырых трусах в седле потом ездить негоже». И бултыхнулся. Обожгло тело, как крапивой. Вынырнул, Крякнул восторженно и начал мерять саженками, крутиться волчком в воде. Низко над головой висел густой туман, и казалось, что купается Сергей в молоке. Стало тепло. Еще раз нырнул, долго греб под водой, вынырнул, отфыркнулся и поплыл к берегу. Когда уж нащупал дно и побрел, упруго рассекая животом воду, вдруг увидал между кустов Лизу. От неожиданности опешил. Лиза стояла босая, в ситцевом сарафанишке, комкая в руках передник, и не спускала лихорадочно блестевшего взгляда с Сергея. Этот взгляд, как током, хлестнул Сергея и пригвоздил к месту. Стояли так друг против друга не двигаясь, не отводя глаз.
— Лиза, отвернись я выйду, — наконец тихо попросил он.
— А я тебя не стыжусь, — улыбнулась она трепетной, какой-то не своей, медленной улыбкой. — Видишь, вот сама пришла…
И все-таки, когда он начал выходить из воды, закрыла лицо скомканным передником. Сергей подхватил трусы, встал за куст и торопливо стал их натягивать. Но движения его становились все медленнее и медленнее. И вдруг, влекомый необоримой внутренней силой, он решительно шагнул к Лизе, схватил ее судорожно, жадно.
— Сереженька… — выдохнула она, бессильно опускаясь у него в руках.
Потом, когда шагал по скользкой росистой тропинке, видел перед собой почему-то не Лизино лицо, расслабленное, с закрытыми глазами, а Митькино — ее мужа — улыбающееся, широкогубое, испачканное мазутом, подмигивающее прямыми коровьими ресницами: «Ты, Серега, на нас с Колей можешь положиться, не подведем…» Сергей досадливо поморщился. «Фу! Как теперь я буду ему в глаза смотреть?.. Угораздило же меня… Ух, какая я свинья! Какая свинья! Сергея передернуло.
— Замерз? — услышал он певучий голос. Поднял голову, увидел соседку, выгонявшую корову. — Нешто в такую пору купаются. Вешняя вода еще не прошла.
Сергей промолчал, толкнул ногой свою калитку. Навстречу ему поднял голову, заржал конь.
Сергей сел за стол у окна завтракать, когда Лиза рысью прогнала по улице корову вдогонку ушедшему стаду.
— Проспала, голубушка, пронежилась на ручке у мужа, — донесся голос соседки.
Сергея обдало холодом: «А если кто-нибудь видел — тогда в село не показывайся, и Лизке житья не будет…»