Солона ты, земля!
Шрифт:
Конь шагал размашисто, поматывая головой, словно и он был рад весне, журчанию ручейков и прорвавшемуся наружу черноземному запаху, рад наконец-то принятому хозяином твердому решению покончить с самоедством…
В сгущающихся сумерках послышалось тарахтенье ходка — легкое, слаженное постукивание смазанных колес. Оно приближалось быстро — человек ехал, видать, убористой рысью. Наконец, на пригорке вырисовалась дуга с конской головой. Через минуту ходок поравнялся с Сергеем.
— Тпру-у! — натянул вожжи седок, приглядываясь к верховому. — Никак Сергей Григорьевич? —
Сергей тоже узнал председателя петуховского колхоза «Красные орлы» Кульгузкина. Когда-то Данилов сказал, что Кульгузкин куда гибче и податливее Пестрецова. Сейчас все чаще Сергей вспоминает эти слова.
— Здравствуйте, Сергей Григорьевич, — протянул тот руку слезавшему с седла секретарю райкома. — Поля наши осматривали?
— Да. В «Светлом пути» был и на ваши поля заехал.
— Хорошо тает, дружно. Воды ноне много. Хлебом засыпемся.
— Воды-то много, да уходит она с полей.
— Это тоже вы правильно заметили. В лога уходит, — поспешно согласился Кульгузкин.
— А ничего нельзя, Михаил Ксенофонтыч, придумать, чтобы задержать ее?
Кульгузкин замахал руками.
— Что вы, Сергей Григорьевич, нешто такую махину удержишь! Это ежели бы в русле она была, тогда другой разговор. Можно было бы плотину построить. А тут ведь по всей степе она.
— Да-а, — протянул неопределенно Сергей. — А что если попробовать мелкие запруды сделать, а? Легкими снегопахами побороздить по косогорам, а?
— Можно пробороздить для пробы. Только мэтээс не согласится зряшную работу делать.
— При чем тут эмтээс. Если колхозу надо, эмтээс сделает — не все ли равно, за что ей натуроплату получать.
Кульгузкин мялся.
— Ей-то все равно. А вот колхозу…
— А что колхозу?
— Лишняя-то работа вроде бы ни к чему она.
— Она не будет лишней, окупится.
— Это, конешно. Вы зря советовать не станете. Только кто его знает, что из этого выйдет…
Сергей понял, что разговор ничего не даст, — не с тем председателем затеял. Кульгузкин на риск ради эксперимента не пойдет. Сухо попрощался, вскочил в седло. У него закипела злость на этого трусливого, осторожного человека. «Ему же хочешь сделать лучше, а он крутится, извивается, как уж под вилами, будто его толкают на преступление, — Сергей сердито огрел плетью лошадь и та, сбившись с ноги, перешла было на галоп, но он попридержал на крупной рыси. — Пестрецова бы сейчас, — подумал он. — Тот бы что-нибудь присоветовал».
Домой Сергей приехал затемно. Глянул — в кабинете Первого свет. Передал лошадь конюху, направился в райком.
Геннадий Михайлович Шатров разговаривал по телефону. По тому, как он, подобрав под стул ноги, повернулся лицом к телефонному аппарату, с подчеркнутым вниманием слушал и согласно кивал головой, Сергей понял, что секретарь разговаривает с начальством.
— Да, да… правильно… мы тоже думали об этом, но, понимаете, как-то не решались сами-то…
И снова замирал, глядя на деревянную коробку настольного телефона с высокой рогулькой для трубки.
— Да, да… правильно… мы тоже считаем, что это
Повесил трубку. Сердито покосился на тот же самый аппарат.
Сергей спросил:
— Что они предлагают?
— Да так, — махнул рукой Шатров.
Обычно тихий, уравновешенный, сейчас он был явно недоволен, хотя только что восторгался тем, о чем ему говорили из крайкома.
— Ты, случаем, об этой своей идее не писал в крайком? — спросил он настороженно.
Сергей понял, о чем тот спрашивает и о чем говорили по телефону. Речь шла, видимо, о строительстве районной сельхозвыставки. Эту идею Сергей выдвигал еще зимой. Но Шатров ее отверг как ненужную затею. И вообще он не любил лишние хлопоты. А сейчас об этом же, наверное, звонили из крайкома.
— Нет, я не писал, — ответил Сергей.
Но по тому, как первый секретарь внимательно посмотрел на своего горячего, молодого помощника, было видно, что он не совсем поверил его словам. «Ну и пусть, — решил Сергей. — Это даже очень хорошо».
С первых же дней избрания Сергея секретарем, они с Шатровым никак не могли понять друг друга. Разные характеры. Так и не развеяв его сомнения, Сергей заговорил о воде, уходящей в овраги и низины; о виденном сегодня на полях.
— Вся не уйдет, — успокоил его Шатров. — Земля-то уже оттаяла сверху, впитывает в себя.
— Плохо она впитывает, Геннадий Михайлович. Я проверял. Сверху на три-четыре сантиметра влажная, а глубже не проникает. Корка образовалась на пахоте. По ней вода и скатывается.
Шатров досадливо тряхнул головой.
— Ну, хорошо. Что ты предлагаешь?
— Пробороздить корку, например, снегопахами, сделать запруды.
— Ты думаешь, о чем говоришь? — сморщился Шатров. — Какой же трактор потянет по такой грязище снегопах?
«Да, пожалуй, этого я не учел, — признался себе Сергей. — Даже НАТИк и тот забуксует».
А мысль об уходящей бесцельно воде все-таки бродила — неужели ничем нельзя задержать?
3
На следующий день он поехал в родную Михайловку. Разыскал Николая Шмырева, работающего теперь бригадиром, спросил без околичностей:
— Видел, как вода уходит с полей?
— Как то есть уходит? — не понял тот.
— Ну, в низины сбегает.
— А куда же деваться, если ее много и весна дружная?
— В землю надо чтобы впитывалась.
— Сколько можно, впитала, — все еще не понимал тот куда клонит его друг.
Сергей горячился.
— Седлай коня, поехали. Я тебе объясню на месте.
Вернулись они часа через три забрызганные грязью.
Свернули к амбарам, где под навесом стояла вся эмтээсовская техника, закрепленная за колхозом. Вскоре оттуда вышел трактор Митьки Тихомирова, подцепил брошенный на задворках деревянный клин и направился в сторону Марьиной рощи.
Поле для эксперимента выбрали возвышенное, около Марьиной рощи на гриве. Здесь всегда получали самый низкий урожай, хотя земли были неплохими — выгорал хлеб, выдувало почву. Поэтому рисковали немногим.