Соловей мой, соловей

Рэйн О

Через два часа ей будет восемнадцать, подумала Маша, и радость опять вспенилась в ней терпким шампанским, ударила в голову.

Мимо швейцара незаметно проскочить не удалось - он вышел к ним, сонно моргая - высокий крепкий старик с растрепанной седой бородой. Корней что-то ему тихо сказал, сунул в руку монетку. Старик оглядел их пристально, нахмурившись, потом махнул рукой - идите уж. Они долго поднимались по мраморным ступеням, стараясь ступать потише. Пригнувшись, прошли по чердаку, вылезли на крышу.

Девушки ахнули - красота была неописуемая. Снег, кружась, все падал на ночной город - было нехолодно, но легкий белый пух покрывал и крыши, и

деревья, и мостовые. Теплыми драгоценностями светились внизу фонари, окна домов, витрины магазинов. На улицах было все еще полно и людей, и лошадей, но все звуки казались отодвинутыми и отжатыми в другой, нижний мир громадностью мягкого, близкого ночного неба над городом. Маша пошла ему навстречу, сделала по крыше шаг, другой, третий.

– Осторожнее, Маша, - крикнула Вера.
– Одинаковые даты на твоей могильной плите, конечно, будут выглядеть интригующе для кладбищенских посетителей, но давай не в этом году, а?

Маша обернулась, смеясь.

– Не бойся. А если и так - ну и что? Я вообще хочу жизнь короткую и яркую, как падающая звезда. Р-р-раз - промчаться по небосводу и погаснуть, не познав увядания и скуки.

– Как кто?
– спросил Валентин с интересом.

– Ну, как Лермонтов, например, - ответила Маша, делая еще несколько шагов к краю крыши. За ней никто не шел, все толпились у чердачного окна.

– Даже до него тебе еще девять лет протянуть надо, - сказала Вера.
– Маш, серьезно, перестань. Иди сюда. Выпей еще вкусного портвейна.

– Мария, при всем уважении к вашей юной красоте - ваша кровь на мостовой под окнами моих родителей может их немного огорчить, - подал голос Корней.
– Идите сюда, здесь можно безопасно присесть и насладиться видом.

Крыша была покатая, но Машины новые теплые фетровые ботинки по ней почти не скользили. Она понимала опасность, нарастающую с каждым шагом. Но сделала еще два, почему-то думая о господине с темными глазами. Тело казалось легким - оттолкнешься и полетишь в серую бесконечность неба, и все тревоги и страсти останутся далеко внизу, перестанут беспокоить, перестанут пугать, перестанут что-либо значить.

Валентин неслышно подошел сзади, крепко взял ее за локоть и отвел к обратно к выходу на чердак.

– Abyssus abyssum invocat, - сказал он всем остальным.
– Бездна взывает к бездне. Убеждать бесполезно - надо действовать, да, Машенька?

И он поцеловал ее прямо при всех, и она ответила на поцелуй.

Снежинки ложились на ее закрытые веки и тут же таяли.

– А я хочу жить долго-долго, - сказала Вера, когда они ехали домой на извозчике - кажется, успевали до полуночи. Они обе очень замерзли и прижимались друг к другу.

– Знаешь, ничто меня не пугает - ни старение, ни увядание, ни болезни. Хочу на всё смотреть, всех любить, всё в себя впитывать.

– А если будут умирать те, кого ты любишь?
– спросила Маша.
– А если мир понесется в бездну, и будут муки, и голод, и война?

Вера подумала, кивнула, откинулась на спинку сиденья.

– Тех, кого я люблю, я буду помнить, - тихо сказала она.
– Каждый день о них вспоминать. Они будут живы в моей памяти. Если я проживу дольше остальных, кто помнил их, то этим я и их продлю во времени, понимаешь? Даже когда они уйдут далеко-далеко в летуме, за горизонт, родятся снова - для меня они будут теми, кого я любила. Не изменятся. В этом и сладость, и смысл долгой жизни.

Она вздохнула.

– А войн, думаю, больше не будет, Маша. Ну, больших не будет. Мелкие столкновения - да, но сильные державы несут слишком большие потери. Японская кампания нам это ясно показала. Мы в самом начале двадцатого века, и он будет гуманным,

светлым, прогрессивным. Вот весь его и хочу прожить!

Извозчик остановился у их двора. В тишине стало слышно, как часы у него в кармане тренькнули полночь. Ворота были давно заперты, прищлось звонить, будить Степана, готовить монетку за беспокойство.

– С днем рождения, Машенька, - сказала Вера и расцеловала ее в холодные щеки холодными губами.

воскресенье

Маша заснула легко, а проснулась рано. В доме все еще спали - она проскользнула в ванную, умылась, оделась, причесалась.

Заплела косу. Закрутила ее высоким узлом на затылке. Расплела, распустила волосы. Завязала лентой над левым ухом. Передумала. Показала себе в зеркале язык, нахмурила брови, как Ленмиха, покачала головой. Потом снова заплела свои прекрасные, тяжелые русые с рыжиной волосы в простую косу. Улыбнулась красивой девушке в зеркале.

Села за стол написать в дневник, повод казался значительным. Писалось все не то, неважное, выспренное. Через пять минут Маша осознала, что вместо рефлексии о прожитом и резолюций на следующий год своей жизни рисует на полях красавиц в бальных платьях и подозрительно лысых мужчин во фраках. Испугавшись, она быстро пририсовала всем мужчинам кудрявые шевелюры, бороды и бакенбарды - и дневниковая страница стала похожа на зарисовку раута Любителей Натурального Оволосения.

Принялась за чтение нового романа Герберта Уэллса "Пища богов" - маме переслал его из Лондона легендарный дядя Андрей, с которым она сегодня, наконец, должна была познакомиться. Книга читалась хорошо, Маша глотала страницы, морщилась, когда попадалось незнакомое слово - английский она знала хуже, чем французский, практиковаться доводилось куда реже. К середине первой части Маша выписала уже с десяток слов, которые нужно проверить по словарю.

Дом вокруг начал просыпаться, вот стукнула о плиту сковородкой Ленмиха, вот прошуршал по коридору шелк маминого халата, вот папа ей что-то сказал, тихо рассмеялся, прошел в свой кабинет.

Маша не отвлекалась - гигантские крысы и осы представляли несомненную опасность для жителей Кента. Мама заглянула в комнату, расцеловала ее, поздоровалась. Напомнила, что по семейной традиции, подарки ждали именинницу на журнальном столике в гостиной.

– Андрей вчера говорил, что к девяти к нам спустится - тебя поздравить и поздороваться, - сказала мама.
– Он сегодня весь день занят на открытии египетской выставки в Зоологическом музее, он приглашен как специалист-консультант. Ты ведь слышала про выставку? Мумии, саркофаги и росписи? Ну да, везде объявления и реклама. Ох, рекламой все забито в последнее время, за гранью вкуса. Ты видела ту, со страшным жуком, мыловаренного завода Жукова? Неужели они думают, что я после картинки этого ужасного насекомого буду покупать их мыло? А Андрей в последние годы очень увлекся египтологией, особенно применительно к... нам, к нашим возможностям. Оказывается, истоки летум-ке коренятся в египетской цивилизации и мифологии. Хотя, наверное, они как-то иначе называли таких, как мы, "летум" ведь латинское слово. И книги есть, и переводы... Все чрезвычайно интересно, может быть, он за ужином нам расскажет попобробнее. Тебе интересно? Ну тогда я вас за один столик посажу, будешь, как именинница, поближе к источнику информации. Хотя он ведь и свою эту... мисс на ужин приведет, неудобно было не пригласить. А я не знаю, насколько она о нас осведомлена. Как тебе это сочинение Уэллса, я еще не читала? Ну читай, читай, я тебя позову, когда пора придет подарки получать. Вера еще не вставала, наверное, пора разбудить. Вы вчера поздно вернулись? Хорошо покатались?