Соловей мой, соловей

Рэйн О

Она поняла, что за чувство испытывает в присутствии темноглазого незнакомца, оказавшегося дядей Андреем. Неприязнь, чистейшей воды инстинктивную неприязнь - она даже рассмеялась от облегчения, когда это осознала. Просто до этого ей люди, от которых ее бы до такой степени отталкивало, в жизни не попадались, вот она и растерялась. Хотя - была же вот Света Мурциева в гимназии, тоже друг друга терпеть не могли, и без всяких видимых причин. Хотя и не до такой степени, но было же!

Надо просто держаться друг от друга подальше, и все будет хорошо, а там он и уедет обратно в свой Лондон! Маша мельком взглянула на Андрея - он смотрел в окно, сжав губы в страдальческой

гримасе. Конечно, ему было скучно.

Последний подарок был самым большим, упакованным в золоченую темно-красную бумагу. Маша подняла коробку, оказавшуюся неожиданно тяжелой. Посмотрела на папу, улыбавшегося во весь рот. Догадалась, даже вскрикнула в восторженном предвкушении. Порвала бумагу в клочья, нетерпеливо, бросая обрывки на пол.

Коробка была деревянная, лаковая, с вензелями и листочками. Внутри, на черном бархате, лежали два небольших револьвера с глубокими зигзагами насечки на барабане. Маша дотронулась до выемок на металле, как будто приласкала зигзаг. Подняла один - тяжеловат, но легче папиного нагана. Понюхала - она любила запах оружия.

Мама снисходительно кивала. Подарок как подарок, дорогой, необычный. Она не возражала, когда папа стал Машу учить стрелять и брать с собой на стрельбища и за город, лет с восьми. Для нее это было спортом - вот для лаун-тенниса или жё-де-пом нужны ракетка и мячик, для катания - коньки, для стрельбы - револьвер. Главное - направленное усилие и свежий воздух. И еще важно, чтобы получалось, а получалось у Маши великолепно.

– Уэбли-Фосбери, новая модель, - сказал папа.
– Автоматическая. Отдача от выстрела взводит затвор. Это из такого знаменитый стрелок Уинанс за семь секунд с двенадцати шагов шесть выстрелов положил прямо в яблочко. Видишь, спусковой механизм не дергает цилиндр, прицел не сбивается. Только тот был шестизарядный, а у этих - по восемь, и калибром поменьше.

Маша бросилась папе на шею, расцеловала его. Да, конечно, поедем стрелять, прямо сейчас!

– А почему два?
– подал голос Андрей. Он поднял коробку и рассматривал второй револьвер, не вынимая его из бархатного гнезда.

– Маша с двух рук стреляет, - ответила Вера.
– Она и пишет двумя руками одинаково. Уникум. А как поёт, слышали бы вы!

И она одобрительно улыбнулась вспыхнувшей Маше. Ей тоже нравилось стрелять, она ездила с ними на стрельбища, но у нее получалось плохо, пистолет были тяжел для ее тонкого запястья, близорукость мешала целиться. Но Машиным успехам она радовалась, как своим. Такое было у Веры чудесное свойство, никогда она никому не завидовала, плохо ни о ком не думала, за всех дорогих ей людей радовалась бурно и искренне. И никогда не сердилась, и ненависти ни к кому испытывать не умела. Подумав так, Маша опять взглянула на Андрея, опять почувствовала его запах - одеколон, новая дорогая шерстяная ткань, что-то еще, опасное, резкое, как до дрожи пробирающий порыв северного ветра.

Он смотрел на нее в упор своими невозможными темными глазами. Маша вздернула подбородок и не опустила взгляда. Он усмехнулся чему-то, поднялся с дивана, поклонился.

– Ну-с, Мария, пусть чудесная песня в единственно правильном исполнении принесет вам много радостных минут. Сожалею, что вчера увел у вас пластинку из-под носа, но ведь иначе я бы просто голову сломал, думая, что же вам подарить. Но ситуация вышла... курьезная.

Маша коротко кивнула и опять присела в книксене.

– Мне пора отправляться в музей, хотя и сомневаюсь, что я там нужен. Сэр Бенедикт, смотритель египетской секции Британского

Музея, сам приехал в Петербург вместе с выставкой. Его знания исчерпывающи и намного превосходят мои, хотя меня он иногда привлекает по... особым вопросам.

– Зачем же тебе спешить, Андрей, попей с нами чаю, - сказала мама.
– Так давно не виделись!

Андрей поклонился, взял мамину руку, понес к губам.

– Я тоже соскучился, Зоя, - сказал он.
– Но я обещал быть в музее до открытия, сэр Бенедикт будет ждать. Мы же увидимся вечером за ужином. В восемь?

– В семь, - поправила мама.
– Ты будешь... с подругой?

– Её зовут Дженет, - улыбнулся Андрей.
– Дженет Шервуд. Она очаровательная женщина, у нее совсем никого нет в этом городе, ее здоровье оставляет желать много лучшего. Она очень дорога мне, - сказал он, опять почему-то искоса взглянув на Машу.
– И я уверен, что ваше чудесное семейство прекрасно к ней отнесется и поможет сделать ее пребывание в Петербурге приятным и запоминающимся.

Мама чуть покраснела и кивнула.

– Все билеты на выставку распроданы на неделю вперед, - сказал дядя Андрей, обращаясь к Вере.
– Музей не поскупился на рекламу, да и Египет сейчас в большой моде. Ретур-д'ежипт. Если вы соберетесь посетить экспозицию сегодня - а она того стоит - попросите кого-нибудь из вахтеров пригласить меня, я вас проведу. Сэр Бенедикт будет в восторге - he just can't get enough of meeting different letum-ke.

Андрей потер переносицу меж прямых темных бровей.

– Пардон, мысленно уже там. Прощайте до вечера. Вера, очень приятно познакомиться. Маша, с днем рождения.

Он вышел в прихожую, папа пошел его проводить. Ленмиха внесла большой серебряный поднос с чаем, пирожными, свежими маленькими блинчиками, вареньем.

– Что, уже ушел Андрюша?
– разочарованно спросила она.

Вера подошла, взяла у нее поднос, улыбнулась.

– Он ушел, но мы за него всё съедим, - сказала она.
– Маше нужно срочно чаю, вон она какая бледная отчего-то.

Маша пожала плечами - как такому прекраснодушному человеку, как Вера, можно объяснить интенсивную, до дрожи, неприязнь к незнакомцу, к тому же оказавшемуся маминым сводным братом? Она тяжело вздохнула и утащила с подноса блинчик.

В подвале охотничьего клуба "Северянин" было большое, прекрасно оборудованное и освещенное стрельбище. Вячеслав Терехов охотиться не любил, в клуб ездил ради пары друзей да очень вкусных ужинов дважды в год - перед открытием основного охотничьего сезона и после закрытия. Ну и конечно, ради стрельбища. Здесь радость от того, как точно ты кладешь пулю в мишень, а за ней другую и третью, не омрачалась криком и смертным удивлением невинных животных. А горела чище и веселее от того, как ловко, прищурившись и закусив губу, лепит пули прямо в центр мишени поначалу восьмилетняя, а теперь уже и взрослая восемнадцатилетняя Машенька.

Револьверы были - сказка! С двух рук Маша стреляла не так давно, года два. Грех было не приспособить к любимому спорту свою необычную обоерукость - разницы между правой и левой рукой Маша совсем не чувствовала, и рисовать могла любой, и вышивать. Правда обе эти вещи у нее получались обеими руками одинаково плохо, не была она рождена для рукоделий. Зато на фортепьяно играла очень прилично, на гитаре с любой руки и стрельба, опять же... Маша глубоко вдохнула, открыла глаза - перед нею было три мишени - и влепила по четыре пули с каждой руки в две крайних, и по четыре, кучно - в центральную.