Сорока на виселице
Шрифт:
– Насколько нам известно, барьер Хойла пагубно влияет на насекомых, выживаемость один к двадцати… – Уистлер потрогал пчелу. – Что-то с делением кислорода… Интересно, она будет летать? Вопрос в том, полет пчелы – это полет или что-то другое… барахтанье… отталкивание от воздуха… Это надо проверить, обязательно, в библиотеке, трактат «О полете»… кто-то же должен в этом разбираться.
Уистлер поймал пчелу за крылья. Вселенную постепенно заполнят пчелы, комары и сумасшедшие. Уистлер подкинул пчелу. Она упала на палубу.
–
– Думаю, его срезают с рамок.
– Всех рано или поздно срезают с рамок…
Уистлер поднял пчелу, растер ладонями, понюхал.
– Никогда не думал, что они так пахнут… У них, оказывается, технический запах. Может, они, как Барсик, ненастоящие?
Уистлер зачерпнул из улья еще несколько пчел, смял их в кулаке, я смотрел на происходящее с недоумением.
– Ты сможешь отличить настоящую пчелу? – спросил он. – От ненастоящей?
– Нет… А зачем нужны ненастоящие пчелы?
– Не знаю… Они наверняка лучше работают. Больше приносят, меньше потребляют… Не жалят. На Регене у пчел не будет врагов, зачем им жало? Но вот как понять, настоящая она или нет…
Уистлер приложил кулак к щеке.
– Нет, непонятно… Надо обязательно обдумать этот вопрос, это интересно… Сюда бы Сойера, ему бы понравилось… Спасибо, Ян, теперь я знаю, где раздобыть воск.
Уистлер аккуратно закрыл крышку улья, затем крышку бокса.
– Кстати, я видел у реки цветочки… похожие на ноготки… так что не исключено, что наши пчелы тут преуспеют. Лет через пять можно будет попробовать регенский мед, он будет горек, тягуч, прекрасен…
Уистлер улыбнулся грустно.
– Тундровый мед жидкий, – возразил я. – И не горький, сладкий скорее.
– Ну пусть жидкий… Ян, все боятся признать, но причина есть.
– Причина чего? – не понял я.
– Того, что Земля терпит синхронных физиков. Одиночество. Одиночество!
Уистлер достал из кармана комбинезона самолет.
– При заданных условиях мы обречены на одиночество. За каждой сломанной стеной обнаруживаются сотни новых. Еще Сойер говорил, что гиперсвета мало… медленно, очень медленно. Элементарные расчеты показывают, что для поисков нам не хватит времени. Даже если удастся справиться с барьером Хойла, даже если на порядок продлить длину векторов, шагнуть за предел невычисляемости и повысить мощность навигационных систем, увеличить емкость накопителей… Всего этого не хватит, чтобы переплыть белые волосы…
Уистлер разорвал самолет на три части, на три полосы, и каждую полосу на три полосы.
– Одиночество сводит нас с ума. – Уистлер мял бумагу. – Мысль о том, что, кроме нас, в небе никого, отвратительна, противоестественна, безобразна, невыносима для каждого… Мало кто в этом признается… Одиночество слишком искусственно, одинокая рыба в пруду… Как одинокая рыба оказалась в пруду?
Уистлер сплел из бумажных полос кривоногого
– Одиночество… Тишина, тоска…
– Я думаю, хорошо бы…
– Не говори, что собираешься навестить Уэзерса, – догадался он. – Я сам его навестил вчера. В профилактических видах.
– И что?
– Полярный день, – ответил Уистлер. – Уэзерс утверждает, что это полярный день, он такой же дурак, как все…
Уистлер замолчал.
– Что? – с опаской спросил я.
– Вдруг возникла забавная идея… Я решил посмотреть, влияет ли на способность полета…
Опять замолчал.
Я хотел взять бумажного человечка, но Уистлер смял его в комок.
– Бред, разумеется, но в нашей ситуации… В нашей ситуации чего только в голову не придет. А что, если это другая гравитация?
– То есть? – не понял я.
– Если на Регене существует иная разновидность гравитации? Вариативная плотность поля? Хойл, кстати, не отрицал такую возможность, если ты помнишь, уточненная модель строится на симметрии-прим, однако прочие симметрии не исключены… Допустим…
Я вдруг увидел трюм целиком. Не знаю как, от борта до борта лежала темнота, но я увидел себя в ней, Уистлера, стоящего рядом, боксы, машины, камни.
– Допустим, это может быть связано с ядром Регена, если предположить наличие полостей, заполненных сверхтяжелыми… Начинаешь подозревать самые фантастические… самые смехотворные вещи. Гипотезы… А что, в остальных ящиках… пчелы?
Я открыл соседний бокс, достал верхнюю книгу.
«Участь лиры», З. Лев. Открыл восьмую страницу. Збигнев Лев, профессор Варшавского университета, размышлял о том, как выход человека в дальний космос повлияет на искусство вообще и на поэзию в частности. Забавная книга, издана после первых звездных экспедиций…
– Разреши!
Уистлер взял книгу.
– Думаю, Збышек был бы не против… – Уистлер пролистал книгу до середины. – В качестве искупления сего варварского акта обязуюсь светлой памятью… маэстро Кассини… прочитать книгу уважаемого Льва в самое обозримое время. Нет, не могу…
Уистлер вернул Збышека мне.
– Мне пора, – сказал Уистлер. – Спущусь в Объем. Там действительно спрайты, это нехорошо, надо разобраться, а то Штайнер… Что-нибудь учинит.
– А как же это? – я указал на растертых пчел и скомканную бумагу.
Уистлер потрогал лоб.
– Да, с этим надо что-то делать… Я подумаю… Обязательно… Надо все хорошенько обдумать. Этому наверняка есть здравое объяснение. Пойдем, я расскажу по пути про завещание Дель Рея…
Мы направились к выходу из трюма, но про Дель Рея он не сказал ни слова.
Обратно всегда быстрее. Уистлер размышлял, отличается ли мед искусственных пчел от меда настоящих. Если из двадцати пчел выживает одна, если насекомые плохо переносят VDM-фазу…
– Погоди… Стой!