Сотая бусина

Саринова Елена

– Ветран, может, яблочного кваса?.. Нет? Извини, 'Монастырский' у нас в деревне не продают. Хотя, я слышала, он в Либряне...

– Так, что я хотел у тебя спросить!
– почти истерично оповестил кот.

– А я вот тоже у тебя хотела спросить: с каких это пор ты увлекся вопросами магии?
– перевела я взгляд на полосатого героя.

– Да с тех самых, как магия сама мной очень сильно увлеклась, - нервно парировал тот, а потом вспомнил о своей высокой миссии.
– Скажи, по какому принципу работает растяжка?

Это из-за нее гостиница в итоге развалилась?

– Получается, так, - смилостивилась я над котом, а потом, подумав, добавила.
– Просто в заклятии на разрушение последнее слово как раз и произносится, когда паутинку натягивают... Это, как 'Аминь' в молитве. Срабатывает, естественно, уже в обратном порядке.

– Как 'Аминь'?
– совсем ожидаемо вскинулся воин духа.
– А тебе не кажется...

– Что надо делать, когда, кажется, ты и лучше меня знаешь, - душевно расплылась я в ответ.
– Но, должна тебя огорчить, некоторые бабки и девицы на выданье в своей деревенской магии как раз молитвами, а не заклятиями и пользуются. Разумеется, на благие дела. Хотя...

– А вы знаете...
– авторитетно протянул умник, глядя на наш поединок взглядами.
– Вы знаете, что само это слово, 'Аминь', является 'именем власти'? А в одном из исходных, точнее, греческом варианте, который до сих пор является православной основой, сумма его равна девяносто девяти. Да. В некоторых, ранних, рукописных молитвах в конце, вместо традиционного 'Аминь' именно '99' и стоит.

– Да что ты? Значит, ты, Зеня, не только магией озадачился? И ты знаешь, что интересно уже для меня? Число это, девяносто девять...
– вдруг, всерьез задумалась я.
– Есть такие заклятия, которые как раз и нужно данное число повторять. И еще... четки.

– Что, 'четки'?
– уже совершенно другим тоном, уточнил Ветран.

– Четки мага. Идеальными как раз и считаются те, где ровно столько бусин.

– Девяносто девять?
– тихо произнес мужчина, сузив глаза.

– Ага-а, - распахнула я в ответ свои.

– Так я еще не закончил с суммой. А в другом исходнике, уже еврейском...

– Мать моя, Ибельмания. И как я про нее забыла?

– Про сумму?
– растерялся умник.

– Про тетку Тиристину, - пялясь уже в окно, поднялась я из-за стола.
– Она творог принесла по спецзаказу, - а потом с кривой улыбкой добавила.
– на вареники...

Соседка наша, как всегда, бодрая и полная новостей, переступив порог дома, сначала бросила привычный взгляд в дальний правый угол, а потом, также привычно сморщилась и раскланялась. Это еще хорошо. Раньше она вообще сплевывать пыталась, пока я из этого, 'святого' угла тетушкину гравюру не сняла. Разглядеть ее с такого расстояния, конечно, сложно. Но, и креститься на 'Дракона, играющего в кости с рыцарем' тоже явно было лишним. И ладно бы, кто-то один из них там присутствовал.

Да, и вообще, неизвестно, чьими костями эти двое так азартно резались...

– Ну и вот, соседушки...
– пока я искала в буфете свой кошель, продолжила тетка Тиристина со стульчика у двери.
– А еще, знаете, что бабы наши говорят, да и не только они?

– И что они говорят?
– отстраненно буркнула я, с удовольствием наблюдая за воином духа.

Ветран, обычно бравший на себя почетную обязанность плательщика, сейчас смирно застыл за столом, упрятав под него свои 'огроменные', в рваных штанах ноги.

– А говорят, что конец пришел проклятому месту. Вы-то зарево, что ли, не видали?

– Не-ет... Мы заняты были, - проблеял умник, тоже припухший со своим помятым бантом.
– А что горело?

– Так пристань старая, - аж подпрыгнула на стуле соседка.
– Так пылала. Такие искры летели. И что занятно, Фионарий наш туда сегодня с утра нос сунул... Х-хе, вечером-то перетрусил, небось, так говорит, все подчистую выгорело. Ни одного сараюшки гнилого не осталось, ни одной досочки. А вокруг - чисто. Забор сгорел, а трава за ним стоит, как и стояла.

– Да что вы говорите?
– наконец, обнаружила я свою пропажу.
– И какие выводы он сделал?

– Выводы?
– сузила глазки тетка Тиристина.
– Так, пожар стихийный. А что он еще выведет, петух общипанный? Он же в храм то ходит только причащаться. А бабы наши говорят, что небесная кара то была. Не иначе Илия-громовержец молнией туда шандарахнул.

– И кто-то те молнии разглядеть успел?
– да... Вот под Святых мне еще 'работать' не приходилось. Чтоб их, эти знаменья... Хотя, в этот раз, может, пронесет?

– Конечно, видали, Стасенька, - умертвила мои надежды соседка.
– Целых трое и из разных мест.

– Из глаз, что ли? У таверн?
– скривил пасть умник.

– Нет, уважаемый Зигмунд, - категорично отрезала женщина, сгребая с моей протянутой ладошки медень.
– Ну, всего вам хорошего. А мне еще по срочным делам надо, - и звучно хлопнула дверью - как жирную точку поставила.

А вот у воина духа, наоборот, созрел ко мне большой вопрос:

– Скажи, Анастэйс, как так получилось?
– наконец, поднялся он из-за стола.

– Это ты сейчас о жизни в целом, или...

– О пожаре в частности, - быстро уточнил Ветран.
– Я, честно говоря, этот... момент как-то выпустил из виду.

– Еще бы ты его не выпустил, когда ноги едва передвигал, - не получилось у меня в этот раз съехидничать, но я тут же опомнилась.
– Ты ведь сам мне говорил, что надо уметь договариваться. А уж со своей родной стихией это сделать проще всего. Вот я с огнем и договорилась. А то, что касается самого пожара, так мне тихони помогли, разнося его по всем углам на своих шкурах.