Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Смоленский Борис Моисеевич

463. КРАСНАЯ ЗВЕЗДА

Искривленные рельсы, Шпал огарки. Докуренные желтые цигарки. Клочки бумаги, по путям гонимой,— Солдатские послания к любимой. Бутылки И консервные жестянки. Рассвет на разбомбленном полустанке. Бесчисленных гудков напев унылый И беженцев забытые могилы. В окопе сидя, я под свист метели Мечтал, бывало, о заветной цели, — Как принесу покой в походном ранце Десяткам Страдающих в неволе станций, Живой звезде, Мерцающей в кринице, Изведавшей изгнанье молодице, Медовым липам и вишневым селам, Над Свислочью березам невеселым. Я в Минск пришел И преклонил колени Перед столицей в пору избавленья. Прославьте же звезду освобожденья! Пройти дано ее лучам багряным По изнывающим в неволе странам. Она — примета Близкого рассвета. 1944

464. В ПОТОПТАННОМ ЖИТЕ

Уже

не доехать Бойцу молодому До края родного, До отчего дому. Лежит он раскинувшись, Руки разбросив, Над ним обгорелые никнут Колосья. Лежит он, как витязь, В потоптанном жите, Родную увидите — Не говорите. 1945

МИХАИЛ ТРОИЦКИЙ

Михаил Васильевич Троицкий родился в 1904 году в Петербурге, в семье чиновника. Окончив среднюю школу, учился на архитектурном отделении художественно-промышленного техникума. Однако после смерти отца средств к существованию не было, и Михаил, бросив учебу, обратился на биржу труда. Работал чернорабочим на ремонте ленинградских мостов и набережных, кочегаром, затем помощником машиниста на заводе «Большевик».

Писать и печататься Троицкий начал с 1926 года. За десятилетие с 1931 по 1940 год вышло пять книг Михаила Троицкого: «Двадцать четыре часа», «Поэма о машинисте», «Три поэмы», «Сказка про глупого медведя» и «Стихи».

В июле 1941 года Троицкого призвали в армию и направили на командирские курсы. Вскоре он отбыл на фронт. 22 декабря 1941 года командир минометного взвода Михаил Троицкий, сражаясь за Ленинград, погиб в районе Невской Дубровки.

465. «Таврический сад совершенно внезапен…»

Таврический сад совершенно внезапен — Как будто деревья по улицам шли, Нигде не оставив следов и царапин, Нигде на камнях не просыпав земли. Как будто сегодня неслышной походкой Пришли, а надолго ль останутся тут?.. Спокойно стоят за железной решеткой, Стоят добровольно и завтра уйдут. 1934

466. КАЛГАН

А. Гитовичу

…Калган — растение простое. О нем поэты не поют, Его, на перекрестках стоя, Букетами не продают. И не ведутся обсужденья, Что-де — лекарство или яд? Своим знакомым в день рожденья Его в горшочках не дарят. Забыт, а нам какое дело — Хвалу калгану вознесу. Я этот корень почернелый Ножом выкапывал в лесу. В местах, исхоженных заране, В траве колючей и густой, У пней корявых на поляне Мелькает крестик золотой. И вьется стебель невысокий, Чуть перехваченный листом, Уходит вглубь. И что за соки Таятся в корешке простом! И мы его простым приемлем, Как говорили в старину, И приобщаем нашу землю Простому нашему вину. Пускай он дух лесной и жадный В душе, как птицу, поселит, Похмельем легким и отрадным Сердца людей развеселит. Слепым он возвращает зренье, Глухим он музыкой звучит, И всех скорей к закуске клонит, Земли плоды, листы, коренья И осладит и огорчит, К желудку сок волнами гонит, — И тут, в моем стихотвореньи, Приятным зовом прозвучит. 1936

467. ИСПАНИЯ

И вдруг по залу глуховато Толпы дыханье пронеслось. Оно с жужжаньем аппарата В один и трудный вздох сошлось. Так от колесиков зубчатых Большая повернется ось, Так струны: запоет одна — Другая задрожит струна. Так свет изображенье строит — Далекий раскаленный день Прошел, но долго целлулоид Хранит живые свет и тень. Ряды бойцов и небо юга, Вот кто-то смотрит к нам сюда. Я, может быть, такого друга Не встречу больше никогда. Винтовку взял шутя и взвесил. Пусть поглядел он наугад, Но взгляд его упрям и весел! Мы здесь, товарищ! Все глядят. Мы сжали пальцы, ручки кресел У нас в руках, а не приклад. Так мысль идет мгновенным чудом На всех народов языки, И смотрят женщины оттуда, К плечам поднявши кулаки. Там день, здесь вечер темный, ранний, Там свет, но между нами нет Ни дней пути, ни расстояний, И все мы поняли привет. Бойцы нам свой пароль сказали. И дети закивали нам. Они глядят как будто в зале, А мы глядим как будто там. Свои вершины приближая, Идут вдали покатые холмы. Твои дороги, родина чужая, Как сказки детства, узнавали мы. «Испания!» — мы повторяем глухо, Мы узнаем, как имя произнесть, Чтоб оглянулась шедшая старуха, Чтобы друзья услышали: мы здесь! Мы здесь глядим, мы знаем всё кругом. Как мы глядим! В экран ворваться можем, Как будто кинемся к прохожим, Детей их на руки возьмем, Я узнаю дороги жесткий камень И матерей усталые глаза. Покачивая серыми вьюками, Проходит мул — и трудно дышит зал. Как мы глядим! Мы здесь. Мы узнаем Обломки баррикад, пустые окна зданий. Они живут в дыхании моем И в горькой тишине воспоминаний. Мы узнаем. Мы знаем всё вокруг: Шипенье пуль и крик гортанный. О, если бы перешагнул я вдруг На серую траву экрана! Не подвиги, не воинская слава! И клятвы ни одной не произнесть! К чужой земле, к чужим горячим травам Прижаться

грудью! Родина, ты здесь! О, если бы… Но это только чудо! О, если бы… Но это полотно! Комок земли хотя бы взять оттуда, Уж если мне там быть не суждено! Декабрь 1936

468. «На берегу желтели доски…»

На берегу желтели доски, И в ручейках краснела глина. Река легла светло и плоско, Кусты и небо опрокинув. Она текла и не журчала, В какую сторону — забыла. И синий катер у причала Одной чертою обводила. Корму очерчивая тонко, К бортам прижалась, как лекало. И только темная воронка Из-под руля вдруг выбегала. И мне казалось, что сегодня Так стройно этих струй движенье, Что если бы убрали сходни — Осталось бы их отраженье. 1937

469. МУЗЕЙ МУРАВЬЕВ

Двенадцать тысяч муравьев Собрали зернышки плодов И много разноцветных игл — Музей готов. Торчала кочка, а под ней, У догнивающих корней, Сто комнат и двухсветный зал, И там видней — Черники синенький плакат, Суставы муравьиных лат, Коронки челюстей, рога Рядком лежат. И стопки крыльев расписных, И усики клопов лесных, И пряжа тонких паутин Лежат с весны. Мешочки желтых мертвых тлей, И в кубиках вишневый клей, И в колокольчиках пыльца Со всех полей. Но странный есть один предмет, Таких в музее больше нет. Громадный конус, тяжкий вес И странный цвет. Стоит он, круглый, без конца, Как бог, лишившийся лица, И капли сохранивший вид, Кусок свинца. Здесь не узнают, как он тверд, Какою силой он протерт Сквозь пыль и ветер, ткань и кость И шум аорт. Как червь его безглазый грыз, И в прахе он катился вниз, И тонкий стебелек травы Над ним повис. Его катили через пыль За сотни муравьиных миль. И в поколеньях муравьев Забылась быль Микроскопических минут. Сто поколений проживут, А он, ужасный и простой, Всё тут. Геометрический предмет, Но для него масштабов нет, Как будто в этот мир внесен С других планет. 1938

470. РАЗЛУКА

Весной над кустиком терновым Всю ночь просвищет соловей, Но дремлет над гнездом готовым. И нас порой замучит скука, Мы не найдем в себе ни звука, Хотим чего-то поновей… А для меня безделье — мука. Да просветит меня разлука Печалью ласковой своей! 25 апреля 1940

471. СВИРСКАЯ ДОЛИНА

Мы на крутом остановились спуске, Там, где упрям дороги поворот, А склоны скользки и тропинки узки. Невольно медлит робкий пешеход. Спускается, за столбики хватаясь. То вслух бранясь, то втайне усмехаясь, Он еле подвигается вперед. Он вдруг долину взором обведет И замолчит. И хорошо вздохнет. А перед ним отчетливей и шире И неба край, синеющий вдали, И дальние леса, и снежный берег Свири. Там в бороздах чернеющей земли Несется вьюга белыми клоками Вдоль рельсовых путей и от костра к костру. Оттуда шум работ машинными гудками То долетит, то смолкнет на ветру. Там бревна, как рассыпанные спички, Там дымы, словно пух из птичьего гнезда, И в шуме трудовом, как в братской перекличке, К обрывам подбегают поезда. Дымки паровиков белеют, отлетая, Как будто, тая, отлетает звук, И темной насыпи черта крутая У берега очерчивает круг. А за рекой просторно и отлого Поднялся склон. О, зимняя краса! Синеющая санная дорога И сизые прозрачные леса. Я был бы рад и зимнему туману, Когда метель и паровозов дым Покроют реку облаком густым, Но думалось: и сам таким же стану, Как эта даль, и ясным и простым. Всё отдаленное мне представлялось рядом И так отчетливо. Открыто. На виду. Хотел бы я таким же чистым взглядом Глядеть на всё, что на земле найду. Родимый север мой! Не кинем мы друг друга, И свежесть бодрую мы понесем с собой И к морю запада, и на предгорья юга, В спокойный труд и в беззаветный бой. Кидай в лицо горстями снега, вьюга, Шуми, метель, и наши песни пой. И ты, река, родная мне, как Волга, Как половецкий Днепр. Петровская Нева. Твоя под снегом дремлет синева… Хотел бы я остаться тут надолго, — Тут, как степной ковыль, былинная трава, Вся бурая, дрожит на косогоре, И галька сыплется со снегом пополам, И пыль морозная дымится по холмам… О русская краса! На всем земном просторе Милей всего, всего желанней нам. Затейница в недорогом уборе, Подруга верная и в радости и в горе. И кто с тобой не весел и не боек, Кто в деле не удал и в горести не стоек? Или не знали наши небеса И косарей на зорьке голоса, И глухарей заливистее троек, И строгие леса заветных наших строек, И наших заповедников леса. 1941