Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Смоленский Борис Моисеевич

472. «Границу мы представляем кривой…»

Границу мы представляем кривой, Окрашенной в красный цвет. Кроме того, стоит часовой, — А так ничего интересного нет. За ней синеет такой же лес, Так же стволы дубов черны. Но часовой потерял интерес К предметам чужой страны. Он будет смотреть от куста до куста, Но что ему этот вид! Будет ходить и, если устал, Винтовку к ноге. Стоит. Как будто бы и ничего не грозит — Всё тихо, застыло хоть на сто лет, Но четыре патрона вошли в магазин, Пятый сидит в стволе. Но если ночью шаги заскрипят, Ворохнется лист или наст — Уверенный выстрел тряхнет приклад, И

эхо его отдаст.

473. «Вдоль проспектов глухо и слепо…»

Вдоль проспектов глухо и слепо, Спотыкаясь, идет тишина. Ветер замер, и ночь окрепла. Над заводом темнеет она. Но сочатся всю ночь над цехами Сотни лампочек — желтых глаз. И лежит в шкафу за резцами Твой проверенный противогаз. 1941?

474. «Застыли, как при первой встрече…»

Застыли, как при первой встрече. Стоят и не отводят глаз. Вдруг две руки легли на плечи И обняли, как в первый раз. Всё было сказано когда-то. Что добавлять? Прощай, мой друг. И что надежней плеч солдата Для этих задрожавших рук? 1941

ИВАН ФЕДОРОВ

Иван Николаевич Федоров родился в 1913 году в деревне Нежданово, Старицкого уезда, Тверской губернии. В 1928 году семья Федоровых переехала в Ленинград. Иван окончил ФЗУ и стал работать столяром-краснодеревцем на фабрике им. Воскова, затем в мастерских Академии художеств; он был большим мастером своего дела. В это время у него пробудился живой интерес к поэзии. Днем Иван Федоров работал в мастерских, вечерами и ночами писал стихи.

С 1931 года стихотворения Ивана Федорова печатаются в журналах «Резец», «Ленинград», «Литературный современник».

За одиннадцать лет Федоровым написано более двухсот стихотворений и несколько лирических поэм. Но, будучи придирчиво требовательным к себе, печатался он немного.

Б. Лихарев писал об Иване Федорове: «Пристальное внимание ко всему, что оказывается в поле наблюдения, умение осмысливать предстоящий путь и свои задачи, умение анализировать свои чувства и явления жизни — делают молодое творчество Федорова очень привлекательным, нешаблонным».

В мае 1941 года Федоров был призван в армию, служил на Карельском перешейке. С первых дней Великой Отечественной войны непосредственно участвовал в боях с немецко-фашистскими захватчиками.

Иван Федоров убит при форсировании Невы 5 сентября 1942 года.

475. «Милой называл, — не улыбнулась…»

Милой называл, — не улыбнулась; Как люблю рассказывал, — грустила; Целовал бы молча, — отвернулась; Уходить собрался, — не пустила… Положила руку На мое плечо — Лучше бы ни звука Не сказать еще… Долго ли стояли на поляне? Выпала вечерняя роса. Кто любил когда-нибудь — оглянет Родины дремучие леса И увидит эту, Близко ли, далече, Сломанную ветку В знак прощальной встречи. <1939>

476. КАНУН ЗИМЫ

Тогда осина помахала красным Платком косому клину журавлей, И ты, прождав любимую напрасно, Пришел к реке, себя увидел в ней. И, доживая день быстротекущий, Ты явственно, всем сердцем осознал, Что плеск листвы иссяк И что гнетущий Крик журавлей в тебе зазимовал. <1940>

477. ЛЫЖНИКИ

Рассвет наплывающий инеем брызжет, Снега полосует косыми ножами. У горного дуба мы встали на лыжи, Рванулись и день догонять побежали. Деревья мелькают на склоне горы, Кустарник приветливо прутьями машет; Стремителен бег наш, свободен порыв, А день убегает за горы — и дальше. Пред нами сугробы бескрайной страны, Над нами январское солнце в зените, А сдвоенный след мой — две длинных струны — О родине снежной звените, звените! Минута привала. Подуем в ладони, Умоемся пригоршней снега, затем На лыжи — рванемся, догоним, догоним, Догоним морозный, сверкающий день. <1940>

478. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Во льдах, с погодой не в ладу, Вели суровые поморы Поток плотов на поводу, — О берег бились волны спора: — Вконец погубит, лиходей! — Подохнем, братцы, без причастья! — Смышленых, видишь ты, людей Шлет к супостатам обучаться Владеть мечом и долотом Да городить дома в туманах… — Вишь, срезал бороду, потом Нательный крест сорвет с гайтана… Недолог спор, недолги сборы, Пока палаты небогаты, Открыть

кабак, закрыть соборы, Копить казну, рубить фрегаты… Страна посевов и лесов Роптала глухо. Но Петру Уже виднелся порт Азов, — И он, как парус на ветру, Упрям в работе плодотворной. Он на лесах, весь на виду. Ропщи, страна, но будь покорна Его стремлению! Пойдут Людей дубовых караваны По зыбям северных морей, Пробьются к южному лиману — И, где ни кинут якорей, Купцам, вельможам нерадивым Понять помогут вымпела, Что воля росса породила И что Россия создала. Страна дубов, убогих срубов (На поле копны урожая) Роптала явственней, сквозь зубы, Едва не бунтом угрожая: — Опять указ для голытьбы: «Валить дубы под самый корень». А ноне время молотьбы! Не быть добру! — Кто правый в споре? Не быть добру — еще не видят Добра лесные жители. Но вот плоты, на стрежень выйдя, Опять Петра увидели. Широкое его лицо Сияло бритыми щеками. Он выше вздыбленных лесов И тверд, как тот закладный камень. Он говорил: «Друзья, радейте!» А через ямы, через кочки Уже дворовые гвардейцы Несли ковши, катили бочки И жгли бенгальские костры — Во славу флота жгли на мачтах… Среди бород, среди расстриг И на плотах хмельная качка. Но он один, как исполин, Стоял, и хмель его не трогал, Мечтою трезвою палим О славе русского народа. <1940>

479. ПАМЯТНИК ВОССТАНИЮ

Султан гвардейца на ветру, Покрыта инеем кокарда. Стрелки, оледенев, замрут Перед конем кавалергарда. Декабрь на площади. С ветвей Соседних кленов опадали Комочки пуха. Воробей И ворон битвы не дождались. Того не выждал и народ, В кабак забившийся от стужи, Кликуша выла у ворот, Слезились будочники тут же От умиления… Царем В морозный этот полдень станет Жандарм. Ликуй, кто одарен Тулупом, чином и крестами! В тумане площадь. На стене Незавершенного собора Дремал архангел, посинев. И он увидел штурм нескоро. А выше на лесах стоял Строитель сгорбленный. (Веками Строитель так стоял, тая За пазухой тяжелый камень.) Еще невнятен и ему Был гул на площади Сенатской, Но ужас голода, чуму, Сиротство нищенской, кабацкой Родни, злорадство богатеев Тогда строитель угадал; Гвардейцев смелую затею Благословил он — и когда На белом холеном коне Кавалергард на площадь вынес Державу и, осатанев, Огнем велел восставших выместь,— Худую спину распрямив, Перекрестив свою сермягу, Сказав: «Царь-батюшка, прими Мою холопскую присягу!» — Метнул строитель с высоты Лесов согретый кровью камень: Руки движением простым Стал гнев, накопленный веками. <1940>

480. ПАМЯТНИК ПОЭТУ

Где царь; вознесся на коне И замер в сумраке зловещем, Поэт завидовал волне, Что ей простор морской обещан. И в самой зависти шумливей Волны он тосковал о мщенье. С плаща стекал осенний ливень, И капли плыли по теченью. А он куда направит бег Судьбы своей? Где кинет сходни? Иссякнет ливень, хлынет снег — Тоска и злоба безысходны. Пока дворцовые огни Блистают, словно эполеты, Пока подобьем западни Россия кажется поэту. Нева черным-черна у ног, Ночные воды непроглядны. На что надеяться он мог? Чего желать? Ночь… Плеск невнятный… Где конь на каменной волне С разлету брызнул медной пеной, Всё отзывается во мне Негодованье лиры пленной! <1940>