Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Майоров Николай Петрович

259. Мы

Это время трудновато для пера. Маяковский

Есть в голосе моем звучание металла. Я в жизнь вошел тяжелым и прямым. Не всё умрет. Не всё войдет в каталог. Но только пусть под именем моим Потомок различит в архивном хламе Кусок горячей, верной нам земли, Где мы прошли с обугленными ртами И мужество, как знамя, пронесли. Мы жгли костры и вспять пускали реки. Нам не хватало неба и воды. Упрямой жизни в каждом человеке Железом обозначены следы — Так в нас запали прошлого приметы. А как любили мы — спросите жен! Пройдут века, и вам солгут портреты, Где нашей жизни ход изображен. Мы были высоки, русоволосы, Вы в книгах прочитаете, как миф, О людях, что ушли, не долюбив, Не докурив последней папиросы. Когда

б не бой, не вечные исканья Крутых путей к последней высоте, Мы б сохранились в бронзовых ваяньях, В столбцах газет, в набросках на холсте. Но время шло. Меняли реки русла. И жили мы, не тратя лишних слов, Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных Да в серой прозе наших дневников. Мы брали пламя голыми руками. Грудь раскрывали ветру. Из ковша Тянули воду полными глотками И в женщину влюблялись не спеша. И шли вперед, и падали, и, еле В обмотках грубых ноги волоча, Мы видели, как женщины глядели На нашего шального трубача. А тот трубил, мир ни во что не ставя (Ремень сползал с покатого плеча), Он тоже дома женщину оставил, Не оглянувшись даже сгоряча. Был камень тверд, уступы каменисты, Почти со всех сторон окружены, Глядели вверх — и небо было чисто, Как светлый лоб оставленной жены. Так я пишу. Пусть не точны слова, И слог тяжел, и выраженья грубы! О нас прошла всесветная молва. Нам жажда выпрямила губы. Мир, как окно, для воздуха распахнут, Он нами пройден, пройден до конца, И хорошо, что руки наши пахнут Угрюмой песней верного свинца. И как бы ни давили память годы, Нас не забудут потому вовек, Что, всей планете делая погоду, Мы в плоть одели слово «Человек»! 1940 ^{259}

260. «Я не знаю, у какой заставы…»

Я не знаю, у какой заставы Вдруг умолкну в завтрашнем бою, Не коснувшись опоздавшей славы, Для которой песни я пою. Ширь России, дали Украины, Умирая, вспомню… И опять — Женщину, которую у тына Так и не посмел поцеловать. 1940 ^{260}

261. «Ни наших лиц, ни наших комнат…»

Ни наших лиц, ни наших комнат… Но пусть одно они запомнят: Вокруг московского Кремля Вращалась в эти дни Земля. 30 апреля 1941 ^{261}

262. «Когда к ногам подходит стужа пыткой…»

Когда к ногам подходит стужа пыткой, В глазах блеснет морозное стекло, Как будто вместе с посланной открыткой Ты отослал последнее тепло. А между тем всё жизненно и просто, И в память входит славой на века Тяжелых танков каменная поступь И острый блеск холодного штыка. 1941 ^{262}

263. «Пусть помнят те, которых мы не знаем…»

Пусть помнят те, которых мы не знаем: Нам страх и подлость были не к лицу. Мы пили жизнь до дна и умирали За эту жизнь, не кланяясь свинцу. 1941 ^{263}

264. «О нашем времени расскажут…»

О нашем времени расскажут. Когда пройдем, на нас укажут И скажут сыну: «Будь прямей! Возьми шинель — покроешь плечи, Когда мороз невмоготу. А тем — прости: им было нечем Прикрыть бессмертья наготу». 1941 ^{264}

265. «Нам не дано спокойно сгнить в могиле…»

Нам не дано спокойно сгнить в могиле — Лежать навытяжку и приоткрыв гробы, — Мы слышим гром предутренней пальбы, Призыв охрипшей полковой трубы С больших дорог, которыми ходили. Мы все уставы знаем наизусть. Что гибель нам? Мы даже смерти выше. В могилах мы построились в отряд И ждем приказа нового. И пусть Не думают, что мертвые не слышат, Когда о них потомки говорят. 1941 ^{265}

ВАРВАРА НАУМОВА

Варвара Николаевна Наумова родилась в 1907 году. Окончила Ленинградский университет, работала в редакциях ленинградских журналов «Литературная учеба» и «Звезда».

Первая книга стихов — «Чертеж» — вышла в свет в 1932 году. Затем В. Наумова с геологической экспедицией уехала на дальний Север, в бухту Тикси, где провела два года. Вернувшись в Ленинград, работала в Институте народов Севера, переводила стихи эвенкийских поэтов. Свои новые стихи Наумова печатала в журналах «Ленинград», «Звезда», «Литературный современник», готовила к печати вторую книгу стихов.

Осенью 1941 года, когда фашистские войска стали под стенами Ленинграда, Варвара Наумова вместе с сотнями ленинградцев вышла на передовые рубежи на оборонные работы.

Умерла от голода в конце 1941 года.

266. В дорогу

Разгон дорог дождем окутав, Апрель берет над миром власть, И с ним неведомо откуда Тревога старая взялась. И плечи давит, словно тяжесть, Прямоугольник потолка, И

снова даль зовет бродяжить, Ветрам дорожным потакать. Но, заглушив весенний шорох, Неотвратимее зовет — Над формулой сухой, как порох, Над лаком импортных приборов — Работ великих третий год. Где путь в горах оборван круто, Где снег ногами не примят, Где по весне ручьи гремят, — Лежат нетронутые руды. И мы на них ведем отряд — В края, где греет неустанно Сухое небо Казахстана, В сибирский комариный зной, Среди низин глухих и мокрых, Необжитой пугая округ Своею песнею шальной. Мы, как машину, до винта Наш край в работе изучаем. И нас просторами встречая, Своих сокровищ инвентарь В любой разведке наших партий Земля вверяет новой карте. Такого жаркого восхода Не знала ни одна заря, — По всем концам земли восходят Пути советского сырья; И нам за ним идти велит Весенний зов, чтоб мы могли Сказать, что хорошо ли, худо ль, Но не деленной пополам, Не как коротенькую ссуду — Сполна переключили удаль На точный пятилетний план. 1931 ^{266}

267. На ходу

Когда настоящего примесь Врывается в сонный мир, Когда запевает примус С пяти утра до восьми, От воздуха, что застиран И выварен день ото дня, Тепло коммунальной квартиры На уличный холод сменя, — Привычные горожане, Становимся на свою, Заводами и гаражами Размеченную колею. Но если наш день не видан В просторах всемирных стран, — Для нас еще не обида Веселая теснота. Дорогой юности нашей Сквозь будущие года На фабриках, в Гипромаше, В колхозах и городах. Пройдет, смыкаясь теснее, Товарищей младших семья, — Я вижу, как вместе с нею Проходишь ты, жизнь моя. Проходишь еще смелее И выше знамен поднята, Лишь поступью тяжелее, Лишь голосом ты не та. Но нынче, пока не сорван Веселого слова звон, От времени самого скорого До самых дальних времен, Мы вновь обещаем, грознее Свой голос напеву отдав: «По всем океанам и странам развеем Мы красное знамя труда». <1932> ^{267}

268. Спутница

И за руки водит, и кружит, И ночью и днем отыскав, В работе, веселье и дружбе Проверенная тоска. Как запах горелого торфа До боли гортань щекоча, Лишенные музыки строфы Подсказывает по ночам. В свободные дни пятидневки Врывается в рамы окна, И бродит от Невки до Невки, И всё подчиняет сполна. Но, вновь обрекая на зависть Не смеющих в ногу идти, Иная диктуется запись Эпохой больших директив. И смутен, и неприкаян Тот голос, что слышен едва, Он вырастет, к ней примыкая, Ее повторяя слова. И вздутые вешнею спесью И почки деревьев, и дни Я нынче встречаю без песен, — Но скоро придут и они. <1932> ^{268}

269. С повинной

Вечер к вечеру — как по шаблону, Как один другим отражен — Вечно занят твой стол зеленый Спешно требуемым чертежом. Нынче дни рабочего стажа Счет ведут прямым и кривым, — Ты и мне отвечаешь, даже От бумаг не подняв головы. Прихожу к тебе повиниться, Говорю, ничего не скрыв: Устаю, начинаю лениться, Понемногу растет прорыв. И подчас не живу — скучаю, Мало разнится день ото дня. Но внезапно твое молчанье, Как упрек, обрывает меня. Как привет от кварталов до верфи Дым из труб посылая к нам, Крыши лагерем красноверхим Далеко видны из окна. Город мой подымает стены, И, ветрам и морозам открыт, Он работой вечерней смены, Всем дыханьем своим говорит, Что работы у всех не меньше И что так мы спешить должны, Чтобы вместе дорогой прямейшей Выйти в будущее страны. Чтобы годом нам не казалась Пятидневка в разгар работ, Наша строчка нашу усталость На поруки себе берет. И опять по лестнице длинной Мне с тобою бежать легко: Нет невзгоды неодолимой! Наши песни еще далеко Не окончены, не пропеты, — Подтвердить это нынче должна, На проспект Пролетарской победы Выходя вслед за нами, весна. <1932> ^{269}