Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Майоров Николай Петрович

289. «Картины пишем, акварели…»

Картины пишем, акварели Всех уголков родной земли, Чтоб пограничники смотрели И крепче землю берегли. Стихи мы пишем дни и годы, Мы отдаем им жизнь свою, Чтоб с ними шли бойцы в походы И побеждали бы в бою. Мы плавим сталь в печах и домнах, А после выплавки, устав, Лежим в тиши квартир и комнат, Листая воинский Устав. 1940 ^{289}

290. «Пусть буду я убит в проклятый день войны…»

Пусть буду я убит в проклятый день войны, Пусть первым замолчу в свинцовом разговоре, Пусть… Лишь бы никогда не заглянуло горе В твой дом, в твои глаза, в твои девичьи сны… Пусть

не осмелится жестокая рука Черкнуть в письме, в скупой на чувства фразе, Что ты в разорванном лежишь противогазе И бьется локон твой у синего виска… 1941 ^{290}

ПЕТР НЕЗНАМОВ

Незнамов (псевд.; настоящая фамилия — Лежанкин) Петр Васильевич родился в апреле 1889 года на Нерчинском заводе Читинской области в семье служащего. Окончил гимназию в Чите и был признан в армию. С начала первой мировой войны Незнамов служил в артиллерии, был контужен, отравлен газами. После лечения в госпитале штабс-капитан Незнамов был демобилизован и тяжело больным вернулся в Читу.

Впервые он начал печататься в 1907 году в газете «Забайкальская новь». В 1919–1920 годах его стихи публиковались в читинской и владивостокской периодике: в журналах «Театр и искусство», «Дальневосточная республика» и других. В 1921–1922 годах он был членом футуристической группы «Творчество». В сентябре 1922 года П. Незнамов переехал в Москву и поселился в общежитии ВХУТЕМАС’а.

Огромную роль в творческой судьбе Незнамова сыграло знакомство и общение с В. Маяковским, который устроил его на работу в издательство артели писателей «Круг». В 1923 году Незнамов вступил в литературную группу «ЛЕФ», а когда начал издаваться журнал «ЛЕФ», стал секретарем его редакции. Первый сборник поэта — «Пять столетий» — вышел в 1923 году. В середине 1930-х годов он активно сотрудничал в «Литературной газете», писал статьи и рецензии.

Петр Незнамов погиб в октябре 1941 года в Дорогобуже в составе московского народного ополчения.

291. России

Тебя, тебя на всем скаку Какой запечатлеет мастер: Слились и всадник и скакун В таком невиданном распласте! И спроектирует ли кто Твоих кипящих сил поток! Но все, кто видел и не видел, В сегодняшнем венчают дне Тебя, тебя в твоем раскиде — В раскиде песен и огней! И пусть звенит твой звонкий день В ушах столиц и деревень! 1921 ^{291}

292. Наскок ливня

Еще никто его не ждал. Косого летнего дождя, — Сверкало солнце не листах — И вдруг нахлынул, исхлестав. Пули дождин запели. Пеньем покрыли поле. Почвы их жадно пили. Пыль попримяли пули. И под посвист: жди — не жди, Жди — не жди, насытим вдосталь, — Миллиардами дождин Разлинован разом воздух. И под ливня рев и вой Был он снова, снова, снова, Без линейки по кривой Разом, разом разлинован. Резвый, резкий этот марш Ливня, бешенства, шумихи — Он похож на рейд гусар, Он берет рекорд на лихость. Разве ливень — топ в галоп — Кинув тыщи обещаний, Тучу сдвинувши на лоб, Не форсирует песчаник?.. Веером пуль-дождин, Шлепнув экспресс-красавец, Прихотью влаг рожден, Он ускакал на север. 1921 ^{292}

293. Этот февраль

О. Петровской

С кашлем в горле, с гулким кашлем, Застегнув себя на вьюгу, Был февраль. За ним ветра шли — Множить вызлобки и ругань. С кашлем в горле — сыр и мглинист — Мглой испробован, изглодан, Каждый вечер бурю вынес И в оправе снега подан. Каждый дом исшарен смерчем — Стенам некуда деваться — Снег, как скрипкин гриф, заверчен Дважды, трижды, трижды двадцать. Город в лоб исхлестан злобой, Взят врасплох в своей постели, Город сжат в тиски сугробов, Снега, ругани, метелей. Но и так, в студеный вечер, Где-нибудь на Забайкальской — Сам с собою плюс диспетчер — Лучше слушать эти вальсы, Лучше этих вьюг оправа — Да, снегов оправа лучше! — Чем огни шанхайских лавок, Йокагам благополучье… С кашлем в горле, с гулким кашлем, Застегнув себя на бурю, Был февраль. За ним снега шли, И фонарь глазок прищурил. 1921 ^{293}

294. «Несется жизнь лавиной…»

Несется жизнь лавиной, И о такой поре — Ее попробуй

вдвинуть В 5 строк На нонпарель. Она, минуя тропы, Обвалами летит, А ты пойди — попробуй Зажми ее в петит. Она, как вольный ветер, Сегодняшняя жизнь, А ты ее в газете Поймай и удержи. И пусть — обвал обвалом… Но нет причин кричать, Спокойно, как бывало, Обвал отправь в печать. Не куксясь и не горбясь, — Работа весела! — Обвал на узкий корпус Бери и посылай. Чтоб тесно было фразам, Как травам на Дону, Чтоб мысль — большая — Разом взрыхляла целину. И вот тогда, горячий, Касаясь строк едва, Для свежих восприятий Сумей найти слова. Будь ясен до предела и Так их поверни, чтоб Слово стало делом, чтоб Стало — коммунизм! А сам таким будь стойким И целостным еще, Чтоб слово в общей стройке Служило кирпичом. 1925 ^{294}

НИКОЛАЙ ОВСЯННИКОВ

Николай Овсянников родился в 1918 году. Учился в Институте истории, философии и литературы (ИФЛИ) в Москве вместе с Л. Шершером и Э. Подаревским.

Погиб в 1942 году под Сталинградом.

295. «Чуть заметной, заросшей тропой…»

Чуть заметной, заросшей тропой Ты идешь, как тогда, как прежде. Искрометной, студеной росой Лес забрызгал твою одежду. Ночь. Туманы. И снова день Надвигается пасмурный, строгий. Ты же ищешь всегда, везде Не пройденной никем дороги. Это юность моя идет По лугам, по лесам дремучим, А над ней набухает, растет Синеватая, грозная туча. А над ней раскололся гром, И, зарывшись в траве прогорклой, Он под сумрачным смолкнул дождем, Занавесившим речку за горкой. Дождь кругом… Ничего не видать… Ветер листья срывает беснуясь… Так куда ж ты пойдешь, куда, Беспокойная, дерзкая юность? 1937 ^{295}

296. «Ни сказки нету, ни песни…»

Ни сказки нету, ни песни, Никто не расскажет о том, Как был ты расстрелян, ровесник, При матери, под окном. И жил ты и умер как надо. А там, где упал ты, теперь Лишь шорох заглохшего сада Да глухо забитая дверь. И мне бы и просто и строго Пройти по дорогам земным, И мне пусть приснятся в тревогах Мальчишески-ясные сны. И пусть упаду, не изведав, Как ветер над миром прошел, Как тяжко колышет победа Знамен пламенеющих шелк. И мне б, умирая, сквозь роздымь Следить, как на запад прошли Такие хорошие звезды, Последние звезды мои. А ветер всё круче и круче Встает над моею страной, Веселые майские тучи Проносятся стороной. И мне бы сквозь горечь бурьяна Услышать большую грозу, Услышать, как в пыльные раны Колючие травы ползут. И жизнь, проходящая мимо, И грудь просверливший свинец Мне станут ясны нестерпимо — И пусть это будет конец. Апрель 1938 ^{296}

297. «Горькие и высохшие травы…»

Горькие и высохшие травы, Камни под копытами и мухи, Облепившие у раненого рот… Мы тогда рождались только, Изредка отцы к нам приходили, Ставили винтовки в угол И руками, от которых пахло Порохом, окопною землею, Осторожно подымали нас. За окном команда раздавалась, Ржали кони, тяжкою походкой Люди проходила умирать. Ветер над убитыми да песни, Пыль на сапогах, да слава, Да тысячелетние дороги, По которым некуда идти… Так в тифу, в броду и в детском плаче, В переполненных убитыми окопах И в зрачках безумных матерей, — Так она рождалась, наша правда, В боли, в судорогах — и этой правде Никогда, нигде не умирать! Октябрь 1938 ^{297}