Союз Аустерлица
Шрифт:
Барон Томаш помчался вперед, и я едва успевал за ним, пришпоривая своего Черныша. Звуки битвы становились все громче, и, казалось, что сама природа замирала в ожидании тишины после каждого нового грохота. Но, тишины не только не наступало, а канонада лишь усиливалась по мере того, как сражение разгоралось. И старые деревья, окружавшие долину, молча наблюдали за человеческими страстями, которые разворачивались перед ними.
Когда мы достигли редутов, вокруг нас раздавались выстрелы наших пушек, взрывы ядер артиллерии противника, крики раненых, ружейные залпы и свист пуль. Артиллерия гремела, как будто сама земля
Он сразу обрадовался нашему приезду и тут же повел меня и барона на свой наблюдательный пункт, размещенный наверху старинной сторожевой башни, стоящей справа от дороги в паре сотен шагов за линией обороны. Оттуда с высоты дозорной площадки было отлично видно даже без зрительной трубы, что все пространство на дороге и вокруг нее у входа в долину перед редутами защитников уже было усеяно трупами французских пехотинцев. Но враги, не снижая напора, упорно пытались наступать волна за волной. А за спинами французских солдат, над их головами, по моравским редутам тоже летели ядра, которые выстреливали французские пушки, которые супостаты подтащили в ночи, используя конную тягу.
Увидев поле боя с верхней площадки башни, я почувствовал, как сердце забилось быстрее. Война вновь показывала мне свой хищный оскал. Крики людей сливались с гремящими залпами орудий и с грохотом разрывов, создавая жуткую симфонию войны, которая навсегда останется в памяти каждого из тех, кто переживет сражение. Битва за Здешовскую долину только начиналась, и никто не знал, чем она закончится. Но одно было ясно: в этот день каждый из солдат должен был или стать героем, или уйти в небытие.
Два пехотных полка, переданные штабом обороны Здешова под командование эрцгерцога Фердинанда, пока вполне успешно сдерживали натиск двух французских пехотных полков, которые не могли развернуться в достаточно узком пространстве «бутылочного горлышка» входа в долину. И потому они пытались атаковать колоннами. Причем, каждая следующая волна атаки должна была продираться через все большее количество павших. Но, французы не сбавляли темпа, наступая прямо по своим же покойникам. Пехотные атаки накатывались на моравские редуты, словно волны на скалистый берег, разбиваясь и откатываясь обратно, чтобы снова и снова продолжить попытки взять укрепления штурмом.
— Смотрите! — воскликнул эрцгерцог, указывая на линию фронта, где французские войска очередной синей волной своих пехотных шинелей надвигались на защитников долины, — Они не могут пройти! Мы успешно сдерживаем их! И мы постараемся удержать их любой ценой!
Наблюдая за боем, я видел, что потери несут не только атакующие, но и защитники редутов. Моравские солдаты тоже падали, сраженные пулями и осколками от разрывов пушечных ядер. Ряды защитников постепенно редели от вражеского огня. И я чувствовал, как сердце мое сжимается от тревоги. Каждый выстрел и каждый взрыв отзывались в моей душе, напоминая о том, что война уносит
— Я хочу знать, каковы наши потери! — воскликнул барон Томаш, который видел то же самое, что и я, и точно так же переживал происходящее на наших глазах. Мы оба в тот момент понимали, что моравские солдаты были готовы сражаться, но мы не знали, готовы ли эти бойцы стоять насмерть? Не побегут ли они, когда потери среди них станут критическими? Сражение продолжалось, и в каждом его мгновении, наполненном драматизмом, я ощущал, как история прямо здесь и сейчас пишется кровью, а не чернилами.
— Наши потери пока вполне приемлемые. И я надеюсь, что пехотинцы у Мюрата закончатся гораздо раньше, чем у меня. Сейчас соотношение убитых и раненых совсем не в пользу французов. Мы громим их, — сказал эрцгерцог с гордостью в голосе.
В глазах барона Томаша мелькнуло сомнение, и он вновь воскликнул:
— Одной лишь обороной мы не победим! Нужно контратаковать французов! Время не ждет, эрцгерцог! Мы должны действовать немедленно! Я знаю, что у вас имеется кавалерия. Так киньте ее в бой!
Несмотря на всю горячность немолодого барона, я понимал, что в чем-то он прав. В этом хаосе боя, среди грома пушек и треска ружейных выстрелов, нельзя было потерять инициативу. Моравские войска хорошо держались в обороне. Но, пока инициатива была все-таки в руках у противника, который не переставал атаковать, несмотря на свои серьезные потери.
— Не торопитесь, барон. Да, у меня в резерве находятся две тысячи всадников, — сказал эрцгерцог, указывая в направлении ближайшего крестьянского заснеженного поля, на котором встал лагерем кавалерийский полк, который уже пополнился кавалеристами окрестных баронов, собравшихся в Здешове, — но, я не собираюсь бросать их в бой прямо сейчас. Не вижу смысла, пока наша пехота держится хорошо. Вот если французы где-то начнут прорываться — тогда другое дело!
— А вы что думаете, князь Андрей? — спросил меня барон Томаш.
И я ответил:
— Видимо, маршал Мюрат рассчитывает, что пехотные атаки и огонь артиллерии постепенно ослабят защитников долины и сточат силы нашей пехоты. Похоже, что ради этого он и не считается сейчас с потерями, выжидая подходящий момент, когда сможет обрушиться на нас всеми силами, бросив в решительную атаку туда, где наметится прорыв, свою кавалерию.
— Да, князь Андрей, — произнес барон Томаш, его голос звучал с нарастающим волнением, — но если мы будем только ждать, то можем потерять не только инициативу, но и саму возможность победы. Мы должны действовать, пока у нас есть шанс! Каждый миг промедления может обернуться катастрофой!
Эрцгерцог, скрестив руки на груди, задумчиво смотрел на поле боя, где вдалеке вырисовывались силуэты французских солдат, идущих в новую атаку. В его глазах отражалась решимость, но, одновременно, и тревога.
— Вы в чем-то правы, барон. Инициативу необходимо перехватить у врага, — наконец произнес он, — но в военном деле иногда нужно уметь потерпеть. Сейчас такой момент, когда необходимо набраться терпения.
И я поддержал эрцгерцога:
— Мы не можем позволить себе слепую ярость. У нас не так много сил. И потому каждый приказ войскам должен быть тщательно обдуман и взвешен. И, если говорить о контратаке, то мы должны начать ее лишь тогда, когда почувствуем слабину у врага.