Созерцатель
Шрифт:
Новогодний праздник с некоторых пор стал для меня временем искушений. Во-первых, продолжается Рождественский пост, и следует охранять чрево от скоромной пищи, разум от любопытства, а душу – от страстей. Во-вторых, новогоднее застолье с подарками просто так не отменить. А в-третьих, недели три до и столько же после Новогоднего праздника город буквально сотрясался от взрывов, хлопков, визга петард и вспышек салюта.
Игорь предложил новогоднюю ночь провести на литургии в монастыре. Там была чудесная служба по древнему чину: то есть когда всенощная без перерыва перетекает в утреннюю литургию. Так, по ночам до рассвета, молились и причащались первые христиане в ежедневной готовности к аресту и мучениям за Христа. Так молились и причащались и мы в новогодний праздник. Ночная служба пролетела на одном дыхании. Мне показалось, что с начала до отпуста прошли час-полтора,
Меня будто что-то подбросило, когда где-то рядом бухнул взрыв и в рыжее небо взвилась красная ракета. Охватила паника вперемежку с раздражением. Игорь положил братскую руку на моё вздрогнувшее плечо и улыбнулся: спокойно! Рядом пронеслась черная «волга», но резко остановилась и вернулась к нам задним ходом. Водитель потянулся к правой двери, опустил окно и крикнул: «Вам куда?» И вот мы уже несемся прочь от ночной канонады и через полчаса выходим в нашем районе. Здесь было гораздо тише, народ, видимо, устал безумствовать и задремал у телевизоров. Мы с Игорем попрощались. Напоследок он попросил меня изо всех сил сохранять в душе мир, чтобы не растерять ту тихую радость, которую дарит Причастие.
Дома я разделся, прочитал «Благодарственные молитвы по Святом Причащении» и лёг в постель. Не смотря на непрестанную канонаду за окном, я спал как дитя и видел во сне нечто настолько красивое и светлое, что и словами не передать. Случаются такие счастливые минуты, когда даже не пытаешься их осмыслить, просто бережно носишь это в себе и в зеркальном отражении непрестанно видишь свою блаженную улыбку, которая случается только у детей, стариков и влюбленных.
В полдень первого дня года я проснулся бодрым и отправился в Кучино. Электричка увозила прочь от мегаполиса весьма разношерстную публику: пьяных и похмельных, трезвых и сонных. Там рядом сидели бабушка с внуком и охрипший от воплей хулиган, упавший безвольной головой на плечо суровой подруги с поджатыми губками. Вон там, у окна четверо парней с максимальной конспирацией разливали нечто из стеклянной ёмкости в пластмассовые стаканчики, а на них завистливо поглядывали мужчины, намертво прихваченные сильными руками бдительных подруг. Три девушки напротив меня попрыскивали в ладошки и стреляли шальными блестящими глазищами то в меня, то в моего соседа, отстраненно читающего детектив.
О, пассажиры подмосковных электричек! Кто бы вы ни были, я люблю вас и до боли в груди благодарен за ваши теплые плечи, подпирающие меня, усталого; за ваши глаза, любопытные, насмешливые, смущенные, дружественные; за те многочасовые беседы обо всём и ни о чем, когда ты лишь обмениваешься сокровенной любовью с простыми добрыми людьми, число которых с каждым годом становится всё меньше.
У меня в сумке булькали тяжелые «бомбы» с игристым, сминался под тяжестью рук торт и еловая ветка в мишуре, таяли в вагонной духоте шоколадные конфеты, мерно покряхтывали консервные банки с икрой, лососем, маслинами и зеленым горошком, шишковатый испанский ананас, абхазские мандарины и огромные бугристые херсонские груши. Мне вдруг показалось, что девчушки напротив необоснованно обделены тем праздничным богатством, которое таилось в моём обширном бауле. Их простенькие китайские курточки, дешевые стоптанные сапожки подсказали мне это, а их девичье жизнелюбие и провинциальная безыскусность возмутили во мне мощный душевный порыв – словом, я решительно вжикнул молнией на сумке и выхватил оттуда ананас, горсть мандарин, потом пакетик конфет «Каракум» и зеленую баночку зернистой икры. Это вам, детки, от Деда Мороза! Девочки смущенно залились звонким смехом, но от протянутых гостинцев не отказались.
Пошарив по наружным карманам своего баула, извлек махонькую бутылочку ликёра, отвинтил игрушечную пробочку и произнес витиеватый тост, в котором пожелал им прожить новый год радостно, полезно, чтобы через год на этих посадочных местах рядом с ними сидели добрые, трезвые и ясноглазые юноши – и пустил крохотную бутылочку по рукам. Будто рухнула ветхая стена между нами, и за несколько минут я узнал, что живут они в небольшом поселке, где мужики беспробудно пьют, женщины рано стареют в тяжких трудах, женихи разъехались по городам, поэтому они решили съездить в Москву и там среди людей встретить волшебный новогодний праздник. Им очень понравился
Пробираясь к выходу сквозь толпу людей, стоящих в проходе, ловил на себе удивленные взгляды попутчиков и, едва сдерживая слезы, чувствовал, что соприкоснулся с тем почти незнакомым сообществом людей, на которых держится вся наша страна – нищих, трудолюбивых, обделенных, но неунывающих в своей беде и таких открытых всему доброму и светлому. Я запомнил имена девочек и решил внести их в свой синодик, чтобы поминать в молитвах всю жизнь. А чем еще могу я им помочь?.. Эх, милые девочки, пусть не оставит вас материнской заботой Пресвятая Богородица, ваши святые угодницы Вера, Надежда, Любовь с родительницей Софией, ангелы-хранители. Кому, если не вам, обиженным и оскорбленным, труждающимся и обремененным, помогать в этой жизни святым и непрестанно молиться к Спасителю о помиловании и спасении ваших бесценных душ.
Даше я принес на лице ту блаженную улыбку, отражения которой не раз наблюдал сегодня. Она спросила, почему я так счастлив, ведь её рядом не было. Тогда мне пришлось рассказать и о ночной праздничной службе, и о веселых моих попутчицах, и о том, что передумал по дороге от платформы до этого уютного дома. И тут уже пришел черед Дашиного возмущения: почему пожадничал, почему не отдал половину содержимого сумки? Да что там – всю сумку и отдал бы. Мы что с тобой бедствуем, в конце концов? А девочкам – радость на всю жизнь. Может, им такой Дед Мороз больше никогда не повстречается! Я стоял, поникнув головой, не зная точно, издевается она надо мной, ревнует, или на самом деле так за девочек переживает. Наконец, Даша закончила обличительную тираду, с визгом повисла у меня на шее и жарко шепнула на ухо: «Если бы ты знал, как я люблю этого Дедушку Мороза» – и сомнения отпали: сегодня, кажется, меня отсюда не вытурят. Да, и этот сказочный вечер, и ночь, и следующий день хоть и несли на себе сдерживающую печать поста, но Рождество Христово из недалекого будущего уже освещало наши сердца нарастающей радостью воплощения Бога Любви на Земле. И с каждым днем, и с каждым часом мороз и тьму пронизывали потоки света, льющиеся от восходящей Рождественской звезды.
И грянуло Рождество! После голодного Сочельника, жиденькой кашки с изюмом, ночной морозной дороги в храм, исповеди в длинной очереди, долгой всенощной службы. …Наконец, хором на всю вселенную: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума: в нем бо звездам служащии, звездою учахуся, Тебе кланятися Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока: Господи, слава Тебе» – и сладкое причастие Святых Тайн, и обратная дорога домой под яркими звездами, когда в душе только свет и радость, и праздничное застолье, и поздравления, и гусь с яблоками – и много, много чего еще.
Я бесшумно поднялся по лестнице на третий этаж, открыл дверь своим ключом, вошел в просторную квартиру и… замер.
Над телом молодой женщины, распростертом на полу, стоял сухопарый мужчина, словно любуясь результатом проделанной работы. Он вернул пистолет в наплечную кобуру, нагнулся и бережно поправил полу её халата: дети, старики и мертвецы беззащитны под насмешками пошляков. Обвёл пристальным взглядом помещение, ободряюще, как старой приятельнице, кивнул убитой женщине и удалился на балкон, где на фоне серого неба чернела решетка пожарной лестницы. Женщина в светлом махровом купальном халате и тюрбане из полотенца на голове, должно быть, только что приняла ванну и остановилась у большого зеркала в гостиной. Там её и настигла пуля. Кожа её сияла нежной матовой белизной, чуть согнутые в коленях стройные ноги, разбросанные гибкие руки, изящная длинная шея, прядь волос на щеке – всё в ней еще дышало жизнью и здоровьем, и только небольшое темное пятно под головой, растекающееся по паркету, напоминало о том, что она мертва.
В затемненной части комнаты кто-то шевельнулся, и меня осенила догадка: не я один являюсь свидетелем этого убийства. Там, в полутьме, что-то качнулось, тонко звякнуло стекло и будто бы сверкнул камень на перстне невидимой руки. Холодок животного страха пробежал по спине, и я остался неподвижно стоять в темной прихожей, ожидая следующего поворота событий.
В гостиную вошел пожилой мужчина, увидел убитую и трясущимися пальцами набрал короткий телефонный номер:
– Я должен сообщить об убийстве. Женщина двадцати трех лет. Адрес…