Созвездие Девы
Шрифт:
– Жан, ну перестань, – Сева обнял ревущую жену, – не плачь, а?
– Т-ты, Карина, п-подлая стерва, и я готова подписаться под этими с-словами!
– Карина Валерьевна, дверь целиком и полностью в вашем распоряжении, – напомнил Артемий. – Будьте добры выйти вон и не расстраивать хороших людей своим присутствием.
Но Карина не ушла. Со смесью злости и потрясения она разглядывала чету Романовых, всегда готовую помочь Веру Соболеву, «Шерочку с Машерочкой», Оксану и беспристрастного, как айсберг в Северном Ледовитом, Воропаева.
– Что ж,
Та лишь тихонько всхлипнула в объятьях мужа. Ее настроение менялось с поразительной скоростью, но в этом не было ничего удивительного. Чрезвычайно трудный и одновременно восхитительный период в жизни любой женщины…
– Артемий Петрович?
– Мы с вами, кажется, решили, что заседание закрыто. Или вы ждете от меня хлеба и зрелищ?
Воропаев лукавил: он догадывался, чего они ожидали, и эти догадки не могли быть слишком далеки от истины. Откровенность, от него ждали откровенности. Курам на смех! Но, что наиболее интересно, Вера бы поощрила эту откровенность. Она считала всех здесь присутствующих, за редким исключением, своими друзьями; у него же расклад был совершенно иной.
Зав. терапией сел в кресло, в то самое, за которым стояла Соболева.
– Присаживайтесь, дамы и господа. В моем присутствии необязательно стоять.
– Да не, мы постоим, – ответил за всех Толян.
– Присаживайтесь, – мягко повторил Артемий.
Он понятия не имел, что собирается сказать им, но не особо тревожился по этому поводу. Репутации любимой женщины ничто не угрожает, а собственная репутация давно подмочена. Престиж не человека – начальника, а сейчас он самолично выльет на эту хлипкую конструкцию ведро ледяной воды.
– Вам всем, конечно, не терпится услышать, – начал Воропаев, когда последний слушатель примостился на узком диванчике, – подтверждение или опровержение тех недвусмысленных слухов, что гуляют по нашему отделению, начиная с февраля-месяца. «ПрЫлестных» баек касательно меня и товарища Соболевой. Так вот, это правда, дамы и господа.
Он помолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. Рука любимой женщины на спинке кресла недоверчиво сжала обивку. Терпи, Вера, терпи, всё будет хорошо.
– Я не имею в виду, как вы могли бы подумать, – продолжил Артемий всё тем же безукоризненно-вежливым тоном, – те жуткие подробности и всевозможные сексуальные извращения, которым я ее якобы подвергаю каждую вторую среду месяца, – он усмехнулся, глядя на побагровевшую Карину. – Нелепо, согласитесь? Как и принуждение Веры Сергеевны к сожительству под предлогом «продвижения по карьерной лестнице». Увы и ах, я приверженец более чем традиционных взглядов.
– Мы не верили этим гнусностям, Артемий Петрович, – сказала Оксана, комкая перчатки, – и не поверим никогда.
– Что же тогда правда? – дерзко спросила Кара. – Тайные свидания в ординаторской? Секс на рабочем столе?
Заявление
– Постыдились бы, Карина Валерьевна, – насмешливо пожурил Воропаев. – Впрочем, все мы люди взрослые. Секс на рабочем столе – крайне непродуктивное занятие.
– Пробовали?
– Не довелось, но у меня богатое воображение. Возвращаясь к главной теме нашей дискуссии, хочу сказать, что правда во всей навозной куче только одна: я действительно люблю Веру Соболеву.
Заявить, что такое откровенное признание выбило почву из-под ног народа, значило бы скромно промолчать и постирать тряпочку. Догадки догадками, но услышать его собственными ушами… Одна Жанна Романова ободряюще улыбнулась смущенной Вере.
– Да, люблю и не вижу в этом ничего мерзкого или постыдного. Одобрение «высшего общества» – к чему оно? Я довольно лоялен относительно мнений о собственной персоне, а здесь не Петербург девятнадцатого столетия, где за единственный вольный танец клеймили позором. Отношения между женщиной и мужчиной касаются только двоих, и если кто-то считает иначе, то это его проблемы.
– Значит, вам откровенно наплевать, что о вас подумают? – удивился Сологуб.
– Абсолютно, – кивнул он. – Что я, красна девица, не вздохнуть и не чихнуть – женихи разбегутся? Говорят, что истина многолика. Чушь собачья! По отношению к грязным сплетням истина существует в единственном экземпляре.
В таком случае, зачем я тут распинаюсь, спросите вы. Элементарно, дамы и господа: Вере далеко не всё равно, что подумают о нас. О ней, обо мне… Извини, что в третьем лице.
– Всё нормально, – отозвалась девушка. – Продолжайте, Артемий Петрович.
Ее рука на спинке кресла лежала предательски близко. Воропаев подавил отчаянное желание взять эту руку в свою и никогда не отпускать.
– А это, собственно, и всё. Ваше дело, верить мне или не верить. Не будет душещипательных историй, горючих слез и содранных коленей. Я не требую от вас опровержения слухов, потому что это невозможно; не призываю сочувствовать и сострадать; менять свое отношение лично ко мне тоже не заставляю. Я прошу лишь не заострять на этом внимания. Подумайте хотя бы об элементарной человеческой этике.
– Вы говорите так, будто мы прямо сейчас встанем и побежим трезвонить на всю округу, – укорил Сева. – Я тоже не понимаю такого резонанса, но на нашем отношении к Вере и к вам это ничуть не отразилось, верно, Жан?
Та кивнула, улыбаясь сквозь слезы. Чисто по-женски она завидовала Соболевой, но никогда бы в этом не призналась. Такие чувства, такая любовь! Чем запретнее, тем острее и одновременно слаще. Их с Севой взаимоотношения никак нельзя было назвать волнующими, разве что свадьба в студенческом общежитии и сайра в консервах вместо закуски сойдут за экстрим.