Спасите, мафия!
Шрифт:
— Ой, мало кто умудряется удержаться на белой зависти, — вздохнула я, приступая к массажу. — Обычно все в черную скатываются, так что сама по себе белая зависть, может, и не плохая, но может рассматриваться как трамплин к черной.
— А животные на черную не способны, — с уверенностью в голосе заявил Хибари-сан.
— Это да, — кивнула полностью с ним согласная я.
— Вот и не попрекай животное, — подвел итог этот вредитель.
— Лааадно, — протянула я, сдаваясь, и обратилась к коровке: — Ну что, Ромашка, раз ты так балдеешь, может, и молока больше будет, а?
—
— Почему же? — усмехнулась я. — Ежели у нее молока больше будет, его по-любому до конца выдоить надо. Таким образом, мы в любом случае «наживемся». А Ромашке от этого только радость дополнительная. А то с полным выменем-то особо не поживешь.
— Ты точно любишь риторику, — фыркнул комитетчик.
— Ага, — хихикнула я. — Как и Вы.
— Нет, я больше люблю действовать, — разоткровенничался мой вождь.
— Но философия Ваша крайне интересна, — пожала плечами я и, наконец, приступила к дойке.
Мы с Хибари-саном болтали о том, что есть «нажива», а что — «разумная выгода», с ехидными подколами друг друга, правда, я старалась в этом не перебарщивать, как вдруг в коровник влетел Рёхей и, затормозив у порога, с недоумением воззрился на картину Репина «Приплыли». Мрачный глава CEDEF, Намимори и просто одинокий волк (хорошо хоть не морской, у нас тут на Бельфегоре полосочек хватает) с ехидной усмешкой чесал нос блаженно щурящейся корове, потягивая молоко из белой кружки с синими ромашками, а ехидная девица, любящая язвить, доила эту самую корову с довольным выражением на моське лица и хитрой ухмылкой. Почему хитрой? Да потому что я как раз в миг перед эпичным вторжением Мамая, пардон, Рёхея, удачно съехидничала, рассмешив нашу вечную буку! Он, бедный, аж усмехнулся! Согласитесь, есть чем гордиться?
— А что тут происходит? — растерянно вопросил боксер, глядя на Хибари-сана полными суеверного ужаса глазами, словно вообще не веря, что это не его неудачный клон или призрак, его облик принявший.
— А мы тут плюшками балуемся, — хихикнула я, цитируя Карлсона. — А если точнее, парным молоком. Хочешь?
— Это что… правда вкусно? — растерянно вопросил он у Главы всея Намимори.
— Сам попробуй, — хмыкнул тот, при появлении солнышка Вонголы мгновенно натянув на моську выражение «я стукнул носом бетонную стену и прошиб в ней дыру силой воли».
— Ну… ладно! — не повышая голос, но явно с желаем заорать на всю вселенную заявил Рёхей, эпично сжимая кулаки и сияя решимостью. — Я экстремально попробую и сделаю свои выводы!
— Давай-давай, парное молочко полезно, — тоном мамочки, одобряющей стремление дитятки кушать манную кашу, одобрила я.
Рёхей уставился на кружку Хибари-сана с выжидательным видом, а тот с ехидной ухмылкой продолжил почесывать Ромашку и начал не спеша и нарочито медленно допивать остатки молока. Но Рёхей — не та личность, которую можно вывести из себя или прогнать так просто, и он таки дождался, пока кружка освободится, причем, что интересно, без воплей и подгоняний. Просто знал, наверное, что ежели Хибари-сана попытаться поторопить, он на бой вызовет. Эх, обломилось комитетчику сегодня
Сасагава же, тиснув у собрата по мафиозной семье кружечку, ломанулся к колонке — мыть ее, и с улицы донеслось наконец-то громкое и от души сказанное, а точнее, провоплённое (хоть и корявое слово получилось):
— Я экстремально преодолею это испытание и попробую парное молоко!
— И чего они все так боятся? — сокрушенно пробормотала я. — Как будто не понимают, что, по сути, всё молоко, которое они пили когда-то, было добыто именно так!
— Стереотипы, — пожал плечами Хибари-сан, платком вытерев губы. — Люди абстрагируются от образа коровы, покупая пакет молока.
— Ну и зря, — фыркнула я. — Да и вообще, что ужасного в виде того, как корову доят?
— Ничего, — хмыкнул глава разведки, возвращаясь к почесыванию морды Ромашки. — Но некоторым неприятно осознавать, что молоко только что было, по сути, в теле животного.
— Ну и зря, — снова фыркнула я. — Можно подумать, они, когда младенцами были, исключительно из бутылочки молоко тянули! Тоже мне, брезгливые какие!
Хибари-сан ответить не успел: в коровник ворвался боксер с решимостью в глазах и чистой кружкой в руке.
— Погоди, немного осталось, — бросила я. — Только кружку вытри, там в шкафчике, где она лежит обычно, полотенце есть.
— Ага, — кивнул Сасагава и ломанулся к небольшому шкафчику, висевшему между окнами коровника, расположенными в стене напротив стойбища наших буренок.
Вскоре я завершила процесс дойки и перетащила ведро к бидонам, заявив:
— И впрямь Ромашка постаралась! Хибари-сан, я таки, похоже, нажилась на ее кайфующем состоянии!
— Травоядное, ты ерунду-то не говори! — возмутился он, складывая руки на груди и глядя на то, как я наматываю на бидоны марлю, с видом «и вот с этим дитём мне мучиться приходится». Ничего, терпи, казак, атаманом будешь! Хотя он и так атаман — организации CEDEF, бугага!
— Да ладно, иногда можно, если эта ерунда никого не обидит, — усмехнулась я и начала переливать молоко в бидоны. Закончив сие нелегкое дело, я налила молока в кружку и протянула ее Рёхею. Тот тиснул чашечку и воззрился на ее содержимое так, словно ему таракана под нос подсунули.
— Травоядное! — процедил Хибари-сан, обращаясь к боксеру. — Неужели ты даже кружку молока выпить не способен?
Сасагава возмущенно воззрился на Хранителя Облака и, с трудом сдержав голос, возопил:
— Я сделаю это! Сделаю!
А затем он эпично заглотил одним глотком полкружки. Как только молоко провалилось в бездонные недра Рёхеевского желудка, боксер с удивлением воззрился на чашку, затем на бидоны, потом на корову, следом на меня, а затем, сверкая белыми молочными усами, протянул офигевшим голосом:
— Это теплое молоко, но оно… вкусное!
— Еще бы! — рассмеялась я. — Это же тебе не в кастрюльке его подогревать, безуспешно с пеночками борясь!
Хибари-сан фыркнул, глядя на боксера, как на того самого таракана, коим этому самому боксеру минуту назад парное молоко казалось, а тот, засияв решимостью во взгляде заявил: