Спасите, мафия!
Шрифт:
— Это мне подходит, — кивнул Хибари-сан. — Но я не люблю чужого вмешательства в свои дела.
— Так это не только Ваше дело, — пожала плечами я. — Вам всем надо вернуться, а, похоже, руины и впрямь имеют ко всему этому какое-то отношение, раз они так неадекватно на ваше Пламя реагируют.
— Хорошо, можешь обратиться к нему, — позволило мне Его Дисциплинарное Сиятельство тоном: «Ну ладно, держи, холоп, подачку с барского стола». Вот спасибо! Один вопрос только: это вообще кому надо, мне или ему?!
— Угу, — хмыкнула я и, запрыгнув в седло, хмуро и без надежды на разумный ответ поинтересовалась: — Вы со мной или пешочком?
Секунду поколебавшись и глядя на Торнадо, как на священный Грааль — с опаской и нежеланием от него отказываться, наш волк-одиночка
— Почему нет… Двигайся на луку седла и освободи стремена.
Я опешила и воззрилась на него, как баран на новые титановые ворота, а затем разулыбалась, аки собака-улыбака, то бишь Ямамото (он же мой эталон в этом, куда деваться?), довольная победой над гордым одиночеством нашего дисциплинарного маньяка, и переползла на луку седла. Убрав ноги из стремян, я воззрилась на Хибари-сана, гладившего Торнадо с таким видом, словно настал конец света и привел к нему его собственный иррациональный, глупый и никому не нужный поступок. Кажись, он вообще корил себя за то, что согласился, и я решила его поддержать, заявив:
— Хибари-сан, а у Торра кроме меня раньше друзей не было. А Вас он подпустил. Не думаю, что так уж плохо будет, если он Вас подвезет.
— Его это явно не обрадует, — хмыкнул мой вождь и, скрепя сердце, подрулил к левому боку Торнадо.
«Это точно, но лучше промолчать», — подумала я, а Хибари-сан легко и изящно вскочил в седло позади меня и изъял у меня из рук поводья. Торнадо возмущенно всхрапнул и начал рыть копытом землю, а я, лишенная «руля», начала почесывать конягу за ушами, приводя его в благодушное настроение.
— Придется ехать медленно, — проявил наш вождь заботу о ближнем, то бишь обо мне и моей пятой точке, которую в таком положении отшибить проще пареной репы.
— Не проблема, — усмехнулась я. — Мне коров доить только в половине шестого, так что мы успеваем.
Хибари-сан не ответил и тронул поводья, слегка пришпорив Торра. Жеребец мотнул головой и остался стоять.
— Ах ты ж моя бяка! — фыркнула я умиленно, но слегка обиженно, а Глава Дисциплинарного Комитета вдруг начал осторожно, ритмично и очень уверенно гладить Торнадо по шее и, наконец, сказал:
— Ну что, отвезешь?
Торр покосился на нового рулевого, возмущенно заржал, а затем, фыркнув, встряхнул гривой и без понуканий медленно двинулся в сторону фермы.
— Здорово, — офигело прошептала я и буквально затылком почувствовала довольную улыбку Хибёрдоносца. Доволен, что Торнадо его признал? Понимаю… Этот конь — птица гордая. Не пнешь — не полетит, ага… Да и пнешь — в глаз копытом заработаешь.
Мы не спеша поехали домой, а канарейка тут же умостырилась мне на плечо, и я ехидно подумала, что мы с Хибари-саном живностями поменялись. Я старалась не прислоняться спиной к «водителю коня», но совсем избежать физического контакта было нереально, и, думается мне, именно из-за этого он и не хотел со мной ехать. Благодаря тому, что я всеми силами старалась от него отодвинуться, чтобы не причинять неудобства, да и потому, что сама подобные вещи не любила, уже через пять минут молчаливой неспешной езды мой седалищный нерв готов был пойти повеситься на ближайшей осине вместе со мной, и у меня на глазах начали слезы выступать. Нет, если нормально ехать, то максимум, чем подобная прогулка грозит — неудобством. Однако в том положении, которое избрала я, поездка превращалась просто в пытку… Но что поделать? Откинься я — комитетчика бы как ветром сдуло, или, учитывая его характер, он бы меня попросту отпихнул. Печалька, ну а что поделаешь? Надо было заранее думать… Вот только результат был бы тот же.
Я всеми силами старалась не показать, что мне неудобно, но, похоже, глава разведки это всё же заметил, потому как ни с того ни с сего отпустил левой рукой поводья и прижал меня к себе.
— Зачем?.. — опешила я, удерживаемая за талию сильной, но абсолютно отрешенной рукой главы CEDEF.
— Потому что тебе неудобно, но ты никогда в этом не признаешься, — послышался у меня над головой ответ. Спасибо, КЭП! Вопрос: зачем ты меня
— А как же Вы? — растерянно пробормотала я.
— Переживу, — несколько напряженно ответил он, и я поморщилась, попытавшись всё же отстраниться, но была остановлена рукой комитетчика и его возмущенными словами: — Травоядное, сиди спокойно! Если я разрешил, значит, не упрямься.
Я тяжко вздохнула и, подумав: «Ну и фиг с тобой, сам нарвался», — прижалась спиной к груди господина «Я сам по себе, а на других мне начхать, до тех пор, пока мне не захочется закатать их в асфальт». Он едва различимо вздрогнул, а я расслабилась и попросту решила получать удовольствие от своего любимого занятия — прогулки верхом. Торнадо изредка недовольно всхрапывал, мерно ступая по сочной зеленой траве, облака лениво плыли по глубокому синему небосводу, ветер едва различимо играл моими волосами, а на моем плече весело чирикал Хибёрд. Накатили умиротворение и покой, тихая радость и абсолютная уверенность в том, что всё будет хорошо. Почему-то с людьми я всегда беспокоилась о каких-то мелочах и думала, что непременно скоро произойдет какая-либо пакость, но стоило лишь мне сесть в седло, как проблемы исчезали и появлялась уверенность в завтрашнем дне. Странно, что она появилась и в этот миг, учитывая наличие у меня за спиной молчаливого спутника, но похоже именно его позиция «меня здесь нет и не было — у вас просто глюк» сделала свое дело, и я не воспринимала его как излишний в данном пейзаже элемент. На мои губы сама собой выплыла довольная улыбка, отчаянно захотелось петь, и я, начхав на присутствие посторонних, негромко запела гимн Намимори. Ну а что? Одна из любимых песен ведь, да и наличие на плече ее оригинального исполнителя сделало свое дело. Хибёрд, радостно чирикнув, присоединился к моим завываниям, и мы с ним дуэтом от начала до конца воспроизвели всю песню.
— Спасибо, Хибёрд, ты такая добрая няша, — прошептала я и закрыла глаза.
Канарейка чирикнула и куда-то упорхнула. Я открыла глаза и проводила ее разочарованным взглядом, но тут над моей головой послышался голос забытого мною комитетчика, и я от неожиданности аж вздрогнула:
— Он вернется. Просто он не привык, что его хвалят посторонние.
— Хибёрд… стесняется? — опешила я и обернулась на своего спутника.
Хибари-сан смотрел на удалявшегося друга с тоской и пониманием, на губах его играла легкая печальная улыбка, и я почему-то тоже улыбнулась. Ответом меня не одарили, и я, вновь усевшись ровно и прижавшись затылком к плечу местного Дядя Степы, заявила:
— Я вообще не люблю петь при посторонних. Не перевариваю просто. Даже при сестрах не пою. Так что я его отлично понимаю.
— Травоядное, — усмехнулся водитель коняги, — ты хоть понимаешь, что я, вообще-то, твое пение уже второй раз слышу?
Я вновь обернулась и растерянно на него воззрилась. Зря я это сделала, ой, зря, потому как вид моего провожатого вверг меня в дичайший афиг. Явив миру невероятнейший ООС собственной личности, Хибари-сан беззвучно смеялся, глядя на меня чуть снисходительно и с примесью понимания, ехидства и даже веселья. Мама, роди меня обратно! Неужто я это увидела?!..
— Ой… — пробормотала я, вызвав у этого царевича-несмеяна новый приступ беззвучного смеха. Отсмеявшись, он бросил:
— Ты мне, фактически, сказала, что я для тебя со стенкой сливаюсь.
— Неправда! — возмутилась я до глубины души и собиралась было отстаивать собственную позицию, как вдруг углядела в его газах лукавый огонек и поняла, что усмешка его — не надменная, а ехидная, и потому, усмехнувшись точно так же, съязвила: — А знаете, стеночкой быть не так уж и плохо — удобно. Никто к тебе не пристает. Это просто высшая похвала для настоящего разведчика!