Спасите, мафия!
Шрифт:
POV Лены.
Вечером мы подкорректировали план боя и разработали стратегии на все случаи жизни (ясное дело, этим гении занимались, а мы с сестрами оказывали моральную поддержку, но почему бы не выпендриться и не сказать «мы»?), после чего было решено завершить все дела и седьмого числа вернуть камень на место. Сообщение о том, что мне предстоит убить животное, вызвало у меня глубочайший транс, но Бэл сказал, что если это будет крыса или рептилия, я не должна буду так сильно переживать, и я согласилась на лягушку: всё же Катя их препарировала в ВУЗе, а значит, и я смогу лягушку убить… наверное. Бэл, зашишишикав, съязвил: «Теперь Хибари придется носиться
Еще вчера Бэл заставил меня зажечь перстень Хаято, который я надела на средний палец правой руки, но который всё же был мне велик, и потому я его решила носить на цепочке на шее. Кстати, по словам моего монарха, на стилете у меня огонь зажечь не получалось потому, что энергии было слишком мало, а вот перстень давал ей подпитку, работая катализатором и помогая Пламени не погаснуть. А еще, как только я эту лампочку зажгла, Бэл соизволил пояснить, почему у меня получилось, направляя в кольцо решимость всегда быть с Принцем, зажечь на перстне Дождя успокаивающий мерный голубой огонек, что вызвало раздражение и неприятные воспоминания о родителях. Я возмутилась на тему: «А с какого фига Супербиюшка сей факт скрывал?» — но решила не заострять на этом внимание, а потому претензии капитану предъявлять не стала — он ведь был прав, и у меня на самом деле после рассказа Бельфегора чуть не началась депрессия, да и просто неприятно мне было всё это выслушивать… Короче говоря, Акул обо мне же и волновался, так что спасибо ему за это.
Этим вечером мы продолжили тренировки, и пламя получилось несколько ярче, а около десяти Бэл умчал в душ и повелел мне тоже ложиться спать. Я послушалась и, освежившись, напялила длинную, в пол, черную шелковую ночнушку на толстых бретельках, больше напоминавшую вечернее платье, чем спальную рубашку, если честно, а затем забралась под черное одеяло на не менее черную простыню и выключила ночник. Через пять минут в дверь постучали, и я вяло ответила:
— В царство Гипноса бодрствующим смертным хода нет. Если это не что-то срочное, я в гостях у Морфея, до свидания.
— Раз ответила, значит, не спишь, — раздался родной ехидный голос за дверью, и в комнату вломился Бельфегор собственной персоной, в полосатой кофте, спортивных темно-синих трениках и диадеме — сие я разглядела, включив ночник. Зашибись, картина маслом!
— Чего тебе не спится, крейсер «Аврора»? — удивленно спросила я, усаживаясь на кровати и натягивая на себя одеяло до самого горла.
— Ши-ши-ши, Принцессе не стоит прятаться, — выдал Бэл и в наглую уселся на край кровати. Я нахмурилась, чувствуя, что начинаю паниковать, и спросила:
— Что-то случилось, ты чего пришел?
— Решил продолжить терапию, — хмыкнул Бельфегор. — Руки я распускать не стану, а от сна в одной кровати со мной ты, надеюсь, не откажешься.
Я призадумалась, взвешивая все «за» и «против». Если Бэл обещал ничего не предпринимать, значит, не станет, это факт. Тогда почему бы и не согласиться? Потому что страшно? Переживу. Приняв такое вот волевое решение, я махнула на Принца лапкой и упала на серебристые подушки. Накрывшись одеялом до самого носа и глядя в потолок, я заявила:
— Но только если не будешь руки распускать.
— И не собирался, — усмехнулся Принц и, сняв диадему, положил ее на тумбочку, после чего извлек из кармана штанов невидимки и заколол челку так,
— Бэл, — прошептала я, сделав сей гениальный вывод, — ты там живой?
— А есть сомнения? — усмехнулся Принц.
— Тогда не делай вид, что умер! — возмутилась я. — А то мне неуютно, когда ты притворяешься, будто тебя нет.
— Мне начать читать стихи моей Принцессе? — съехидничал господин «Я язвлю всем без разбору».
— Нет, лучше обними меня, — поморщилась я.
Мои слова, по всей видимости, вогнали Принца в жесткий когнитивный диссонанс и глубочайший афиг, потому как он замер, а затем уточнил:
— Мне послышалось? Или я ненароком заснул?
— Фу на тебя, язва, — фыркнула я и подползла к Принцу. Правда, не на много — всего на пару сантиметров. — Ты же обещал ничего лишнего не делать — я тебе верю. Вот и обними меня безо всяких лишних поползновений.
— Ладно, — довольно протянул Бельфегор и тут же собственнически загробастал меня в охапку, оказавшись рядом так быстро, словно только этого и ждал. Ну точно он в засаде сидел, а как сигнал прошел — в атаку ломанулся! Не зря я опасалась, ой, не зря!..
— Спокойной ночи, — прошептала я, устраивая голову на предплечье Принца.
— И тебе сладких снов, — промурлыкал Бэл, изобразив Чешира сверкнувшей в ночи улыбкой.
Я закрыла глаза, сосредоточившись на мерном сердцебиении Принца и его спокойном дыхании, и вскоре поняла, что наши сердца бьются в унисон, а по телу моему разливается приятное тепло, вкупе со спокойствием, защищенностью и уверенностью в том, что всё будет хорошо… Обычно я мучилась от кошмаров, а потому боялась напугать Бельфегора воплями в ночи или метанием по койко-месту, но уверенные, мягкие, родные объятия умиротворяли, и я подумала, что, возможно, всё обойдется… Заснула я довольно быстро, а кошмары мне, что интересно, вообще не снились. Бэл и правда защищал меня ото всего — даже от меня самой и моей памяти, которая по ночам возвращала меня в мир ужаса из моего детства…
Проснулась я, как обычно, в пять утра, причем без звонка будильника, и не сразу поняла, почему меня кто-то обнимает. Что интересно, мой сонный разум отказывался осознать, что обнимает меня мой Принц, но и паника на тему: «Какого фига? Кыш, нахал!» — у меня почему-то не началась. Я проморгалась и поняла, наконец, кто мирно посапывал рядом со мной. Тут же вспомнился вчерашний вечер, и я, довольно улыбнувшись, начала разглядывать мирное, спокойное и по-детски невинное лицо Принца в призрачном свете луны, едва озарявшем комнату. Однако долго любоваться спящим Бельфегором мне не дали — он проснулся. Как бы сказала сейчас Маша: «Карамба!» — как бы сказала Катя: «Печалька», — ну а как бы сказала я: «Жизнь-боль…» Бэл проморгался и, явно пребывая еще не совсем в адеквате, расплылся в довольной лыбе, а затем крепко прижал меня к себе.