Спасти кавказского пленника

Greko

… Мое противостояние с темиргоевцами возымело неожиданное последствие. Мой отряд стал активно пополняться людьми. По самым разным мотивам. Одних привлекли слухи о заговоренном колдуне или отчаянном счастливчике. Других — моя смелость в противостоянии с могущественным родом. Третьих — разговоры о том, что своих не бросаю. О том, как я пытался спасти Гассан-бея и вытащил из-за Кубани раненного Цекери. Были и те, кому некуда было податься. Регулярные летние экспедиции генерала Вельяминова многих разорили и оставили без семьи и «последней курицы на дворе». К таким я относился с особой осторожностью. Мстители мне были не нужны. Я сразу предупреждал людей, что собираю отряд не для набегов. И даже не для сражения с Болотоковыми. А для того, чтобы бороться со злом и несправедливостью

среди народа адыге.

Конечно, я понимал, что среди просившихся в отряд были подсылы. От кого угодно. От будущих кровников. От Хаджуко Мансура, с которым предстояло непростое объяснение. От влиятельных шапсугских или натухайских родов, на глазах которых стала формироваться некая сила, с которой придется в будущем считаться. Поэтому разговаривал с каждым тет-а-тет. Пытался понять мотивы. Чем дышит. Что от него ждать. Насколько близко можно к себе подпустить.

Тем, кто отчаялся, но имел семью, или не хотел воевать, предлагал перебраться в долину Вайа и дождаться осени, когда откроются дороги к хакучам. Договорился с Цекери, что он, когда придет время, вернется домой и займется эвакуацией людей. Мой план по спасению невинных никто не отменял.

Были те, кто возмечтал, будто я намерен всю зиму гонять за Кубань за хабаром. Таким сразу объявлял от ворот поворот. А вот те, кто хотел по различным причинам охотиться на банды абреков, нападавших на своих, мне подходили. В лесах скрывалось немало мерзавцев. Их боялись, ненавидели — и боготворили. Странный выверт черкесского сознания: «Разбойник — это звучит гордо!». Слава богу, далеко не для всех.

Я находил превосходной идею проверить людей в деле — поохотиться на местных Робин-гудов. Тем, кто не струсит, можно начать доверять. Потихоньку. По чуть-чуть. И снова проверять. Так появятся те, на кого можно положиться. Плевать, что появятся новые кровники — родня уничтоженных бандитов. Послушав множество историй, я понял, что в большинстве случаев убийство из-за канлы происходит по неосторожности. Случайная встреча с превосходящими силами или расслабился на гулянке и подпустил врага — труп. Почему-то мстители предпочитали убивать одиночек. Какая в том честь, я не понимал.

Мне рассказали, как на одном празднике во время танцев кто-то взял длинную жердь и попытался раскроить череп юноше в круге танцоров. Просто подкрался сзади и ударил изо всех сил. Парня спасла папаха. Обидчика скрутили и намяли ему бока. И отпустили восвояси. Он, вроде как, решил наказать родственника человека, к которому были претензии у рода. Странные нравы. Никак я не мог «вкурить» все нюансы, хотя уже год пыхал трубками с непростыми черкесами.

Но вывод сделал. Когда один из прибившихся к отряду позвал меня на свадебную церемонию по случаю помолвки сестры, отправился в аул в сопровождении большого отряда. И в окружении своих русских. Им, бедолагам, становилось все более дискомфортно по мере того, как в отряд вливались все новые и новые черкесы. Они жались ко мне, как цыплята к курице, но со стороны выглядели как отчаянные бодигарды. Я лишь приветствовал такое отрядное построение.

Торжества проходили не в селении, а небольшой тесной ложбине между двух холмов. Хитрый папаша невесты так решил уменьшить количество гостей, чтобы не остаться без штанов после гулянки. На мой отряд он посмотрел со вздохом, но спорить не стал. Как-никак на помолвку дочери заявился свадебный генерал — Коста Зелим-бей собственной персоной. Было от чего возгордиться!

Прибыли к началу танцев.

Большое количество молодёжи высыпало на поляну. Взялись, переплетя пальцы, за руки через одного: юноша-девушка-юноша. Музыканты, разместившиеся в центре круга — флейта и двуструнная скрипка — начали наигрывать незамысловатую, примитивную мелодию, с четким ритмическим рисунком на раз-два. Молодёжь начала двигаться.

Шок! Никакой лезгинки! Вместо громких криков, молниеносных движений — дискотека 70-х. Да-да, очень похоже. С той лишь разницей, что весь танец состоял из простых покачиваний тел вперед и назад. А у нас, в детстве, в пионерлагерях — направо-налево. Одновременно с этими движениями молодёжь еще и медленно «проворачивалась»

по кругу. Некоторые подбадривали криками музыкальное сопровождение. В какие-то моменты молодёжь устраивала своеобразную волну, когда вперед двигалась только часть танцующих, а другая оставалась на месте. В другой раз по знаку останавливались все. Более никаких других фигур в танце не было. А между тем, танец продолжался бесконечно. Всю ночь. Понятно, что кто-то уставал. Особенно молодые девушки. Тогда они покидали круг. Возвращались к своим матерям. Те в свою очередь подводили и ставили в круг других дочерей. В общем, подумал я, этакий вариант смотрин. За то долгое время, пока круг жил в своём движении, можно было с лихвой представить взору юношей всех девушек. И — наоборот. Наверняка, кто-нибудь кому-нибудь приглянется. Составится будущая пара.

Чуть поодаль горели костры. К ним иногда подходила молодежь на короткое время, чтобы согреться. Возле костров сидели старушки, наблюдавшие за порядком в кругу танцующих. Не распускает ли кто руки? Правильную ли соблюдают дистанцию? По правде, наблюдали вполглаза, уверенные, что никому и в голову не придёт нарушать суровые законы гор и огрести за это по полной.

Сама «дискотека» меня, танцора известного, совсем не впечатлила. В ней не было той энергии, которую я чувствовал в танце во время приема меня в братство. Когда я слился со всеми в криках и в отбивании ритма бесконечным хлопаньем. Про себя я назвал развлечение молодежи «пубертатным». Как во времена прыщавого пацанства. Когда, робея и боясь отказа, ты приглашаешь понравившуюся тебе девушку. Потом, дрожа, кладешь ей руки на талию. И начинается «медляк», с топтанием по кругу на месте и покачиванием вправо-влево. Руки при этом деревянные. Язык тоже. И все равно. Этих трех-четырех минут хватало, чтобы испытывать возбуждение необычайной силы. Которым потом делился с друзьями по дороге домой или в палату перед отбоем. Многие хвастали и уверяли, что смогли преодолеть страх. И чуть больше сжать руками талию. Чуть ближе приблизиться. Самые смелые (или самые врунишки) убеждали, что притрагивались своей грудью к едва заметной пока груди девушки или опустили одну из рук чуть пониже талии. Как же это было трогательно и смешно!

Так и здесь. Наверное, юноши потом соберутся в кучку и начнут друг с другом делиться, кто сильнее сжал пальцы своих партнерш или случайно коснулся ее бедра в прыжке. Воображение — страшная сила. А юношеское тем более.

Но, наверное, и сами горцы понимали чрезмерную наивность и примитивность подобного однообразного движения по кругу. Требовалось все-таки как-то разбавить мирный характер танца. Добавить черкесского перца! Для этого, не мудрствуя лукаво, несколько взрослых мужчин время от времени производили выстрелы над головами молодёжи.

«Словно коней тренируют», — усмехнулся про себя.

Девушки демонстрировали нереальное спокойствие. Словно знаменитые мерины-«кабардинцы», совсем не реагировали на выстрелы. Юношам приходилось труднее. Отдельные всадники — быть может, их наставники — начинали теснить танцоров конями, поддавливать, толкать, стремясь выпихнуть их из круга. Или разгоняясь, вздыбливать коней у самого круга, рискуя нанести увечья.

«Какой-то странный метод. — подумал я. — Какая-то идиотская атака, если разобраться!»

… После танцев планировалось богатое угощение. Но попировать мы не успели. Прибыл гонец с известием об общем сборе для похода за Кубань. Деваться было некуда, пришлось выдвигаться. Отказаться не было никакой возможности. Меня не поняли бы даже мои новые бойцы, не говоря уже об англичанах. Оставалась лишь надежда пристроиться в арьергарде.

Спустились с лесистых возвышенностей. Выехали на обширную равнину. К холмам, назначенным точкой сбора, стекались звенящие оружием ручейки из больших и малых отрядов и групп. Там, на пологих склонах, многолюдная толпа уже строилась в ряды вокруг огромного флага Мансура. Не менее полутора тысяч горцев — пеших и конных, суровых покрытых шрамами дедов, крепких мужчин, взволнованных юношей и даже подростков — смешивались без каких-либо различий и чванства. Грозное, яркое и пугающее своими последствиями зрелище!