Сперанца
Шрифт:
— Эй! У нас гости! Приехала Демориста!
— Ладно, — ответил Надален. — Подержи-ка лучше лодку, пока я ее привяжу.
— Вы думаете, я шучу? Ей-богу, правда.
Надален недоверчиво посмотрел на Джованнино.
— Какая она из себя?
— Высокая, бледная, с рыбьими глазами…
— Боже мой, значит, впрямь она! Что ей нужно?
— Меня выставили, им надо поговорить…
Надален наморщил лоб и задумался, грызя ноготь. Потом сказал:
— Все ясно… — и двинулся к дому.
Джованнино пошел за ним, сгорая
— Что случилось?
Ничего, ничего… Говоришь, тебя выставили? Тогда понятно, зачем она приехала! Демориста! Кто бы мог подумать? Демориста… Только это и могло заставить ее сдвинуться с места! Но как же это он сумел ее разыскать?
Джованнино тщетно допытывался у старика, что он хочет сказать, но Надален замкнулся в молчании.
Тогда он решил держать ухо востро и смотреть в оба, чтобы не упустить ничего такого, что могло бы помочь ему разгадать тайну.
Глава сорок девятая
Дня за два до этого Бончо отозвал Надалена в сторонку, оглянулся вокруг и спросил вполголоса:
— Это правда, что Мори вернулся?
— Кто? Таго? Вы с ума сошли!.. С тех пор, как началась война, мы о нем ничего не знаем… Нашел время возвращаться!
Бончо что-то пробормотал насчет феррарца, который утверждал, будто он говорил с Мори по ту сторону равнины не далее как три дня тому назад.
— А кто этот феррарец?
— О! Вы и феррарца не знаете? Он иногда приезжает сюда потолковать с людьми… Говорит, что он из тех, с которыми действует Мори. А люди знают Мори или слышали о нем, и если он передает, что надо делать то-то и то-то, все ему верят скорей, чем кому другому.
— Ну и ну… — сказал Надален, подозрительно глядя на Бончо. — Неужели вы думаете, что если бы Мори вернулся, мы, свои люди у него в доме, ничего бы не знали про это?
— Либо вы ничего не знаете, либо делаете вид, что ничего не знаете. Или же… он и впрямь не вернулся…
Оба старика искоса посматривали друг на друга из-под полей своих шляп настороженным, недоверчивым взглядом. Сама жизнь, полная разочарований, заронила эту наследственную недоверчивость в души тружеников земли.
Позднее Надален еще раз обдумал этот разговор. Бончо ему не поверил, но и он не очень-то верил Бончо.
Вернувшись домой, он никому ничего не сказал и молча поужинал.
Потом он вдруг почувствовал, что его гнетет молчание остальных. Они смотрели друг другу в лицо и, казалось, все были поглощены какой-то тайной мыслью.
Надален заерзал на стуле и, не выдержав, заговорил.
— Никто из вас не слышал о феррарце? — спросил он и обвел всех пристальным взглядом.
— О феррарце? — переспросила Берта. — Это тот, который меняет пряжу на рис?
— Нет. Не тот, — сорвалось у Сперанцы. — А кто это феррарец?
Надален с лукавым огоньком в глазах испытующе посмотрел на нее.
— Если ты не знаешь, кто он, как же ты, не задумываясь, говоришь, да
Сперанца на минуту смутилась; она знала, что когда человек начинает относиться к другому с недоверием, у него обостряется наблюдательность и он становится особенно проницательным. Она было что-то пролепетала, но тут вмешалась Эмилия, крича, что в долине полным-полно и феррарцев, и романцев, и прочего люда, наехавшего невесть из каких мест, потому что война всех гонит из дому, так что совершенно невозможно уследить за всеми…
Раздражение Эмилии по такому поводу было неестественно, явно разыграно для того, чтобы поскорее оборвать разговор.
Надален медленно вышел из дому, посвистывая как всегда, но затаив в сердце глубокую грусть. Ему было горько, что женщины — он это прекрасно видел — обошли его доверием.
Когда на следующий день его остановили Элена и Тонино, жившие теперь на сыроварне, возле дамбы, старик был уже настороже. Нет, он ничего не знает о Таго. И никто в доме ничего не знает. А им он советует не очень-то верить всякой брехне и не слишком болтать самим.
Надален почувствовал, что они ему не поверили, и в свою очередь не поверил им сам, когда они сказали, что о возвращении Таго слыхали случайно.
«Все мы дети труда, — думал старик, — выкормыши нужды… Мы боролись и страдали вместе, а теперь смотрим друг на друга с опаской и никто никому не доверяет, как будто все вдруг стали шпионами!»
Он сплюнул при этой мысли и с горечью покачал головой.
Потом Джованнино сказал ему, что приехала Демориста, и старик сопоставил эту новость со всем остальным, пытаясь прийти к какому-то выводу.
А теперь он наблюдал за Сперанцей, которая собиралась в дорогу.
Она в возбуждении переставляла с места на место попадавшиеся ей под руку предметы, когда Эмилия, более практичная, вышла из соседней комнаты с двумя битком набитыми сумками, прикрытыми сверху клетчатыми платками.
— Сперанца проводит Демористу и привезет немного муки, — сказала она.
Надален посмотрел на старуху и ничего не сказал. Но Эмилию взял за сердце этот взгляд, страдальчески грустный, как у собаки, незаслуженно побитой хозяином. Она едва не поддалась порыву чувства, но во-время сдержалась.
— Не унывай, старик, — сказала она, — мука у нас в самом деле будет, и я сделаю тебе лапшу.
Потом она наклонилась к старику, сидевшему, понурив голову, и шепнула, похлопав его по плечу:
— Есть вещи, в которых мы не вольны, и тут уж приходится молчать… Хорошо бы, чтобы никто не знал, что Сперанца едет за реку.
Старик кивнул в знак согласия, потом проговорил, не поднимая головы:
— Скажи ей, чтобы она заранее придумала, что сказать, если ее остановят и захотят заглянуть в кошелки… Понятно, не на обратном пути. Для чего нужна мука и так всем известно, а вот мужская одежда…