Сперанца
Шрифт:
Если заходил разговор о молодежи, в особенности о девушках, Эмилия не упускала случая побранить их за лень, легкомыслие и другие грехи… Потом она неизбежно начинала их сравнивать с молодежью ее времени, и тогда все покорно готовились выслушать в сотый раз рассказ о добродетелях Демористы.
Это забавляло Джованнино, и в таких случаях он опережал Эмилию.
— То ли дело Демориста, верно? Куда нам до нее…
Если начиналось половодье и река грозила прорваться в долину, люди следили за дамбами и иной раз кто-нибудь
— Хоть бы она прорвалась на той стороне…
— Почему? — с укоризной спрашивала Эмилия. — Разве там люди не живут? Разве там нет полей?
Тогда разгорался спор.
— Что же вы равняете низину с высью? На той стороне вода убывает быстро, оттого и убытков меньше. А если она сюда подойдет, то здесь и будет стоять, пока солнце не просушит землю. Лягушки в домах заведутся…
— Лучше там, лучше там, — лукаво прищурившись, вмешивался Джованнино. — Там Демориста, уж она-то справится с половодьем!
Эмилия бросала на него яростный взгляд, но молчала.
И вот в разгар войны, когда волна беженцев докатилась до долины и с продуктами стало туго, Эмилия начала поговаривать о том, что в ближайшее время съездит к Демористе, у которой было свое хозяйство, и раздобудет у нее муки.
Но и сельские места не миновали бомбардировок, и однажды, уже после того, как бомбили селение, Джованнино вбежал в дом, крича:
— Милия, разбили мост!
— Там были люди?
— Нет, никого не было.
— Ну, тогда еще полбеды!
— Но вы же теперь не сможете поехать к Демористе!
Потом на равнине расположились немецкие части, и однажды Эмилия объявила:
— У Демористы немцы на постое.
На этот раз все были действительно удручены сообщением Эмилии, правда, не потому, что бедная Демориста оказалась в таком положении, а потому, что становилось ясно, что оккупация распространяется все дальше, захватывая одну деревню за другой, и что все труднее будет уклоняться от предписаний, связанных с военным положением.
— Не знаю, от кого вы это слышали, — сказала в тот день Эмилии Сперанца, — но если тот человек увидит вашу приятельницу, передайте ей, что если она хочет, пусть живет у нас.
— Ну вот, не хватало только, чтобы еще и Демориста приехала!.. — запротестовал Надален.
Но Демориста приехала.
Однажды, вернувшись с работы, Джованнино увидел, что Эмилия беседует с какой-то незнакомой женщиной.
Это была высокая, бледная старуха с холодными глазами.
Суровая и сдержанная, она сидела на кухне за столом, и перед ней стоял нетронутый стакан вина.
Джованнино в нерешительности остановился на пороге, но Эмилия ликующим голосом объявила:
— Это Демориста!
Женщина безучастно поздоровалась и спросила:
— Кто этот паренек?
Эмилия понизила голос, как будто сообщала какую-то тайну:
— Это сын…
— Сколько
— Девятнадцать исполнилось…
— Ты был бы рад повидать отца?
— Думаю, что да…
— Как? Думаешь? Ты в этом не уверен?
Джованнино пожал плечами.
— Я же не знаю, какой он! Может, он мне понравится, а может, нет…
— Разве можно так говорить? Да еще о родном отце!..
— А я, знаете, думал, что вы такая же, как Эмилия, и любите, чтобы вам говорили то, что думают! Я же никогда не видел отца…
— Но он твой отец!
— Что же, и бог наш отец, если верить священникам. И люди могут даже его почитать, хоть никогда и не видели, Но что-то маловато таких, которые его любят без памяти.
Эмилия наблюдала за ними обоими. Ей хотелось, чтобы Джованнино понравился ее приятельнице, но еще больше хотелось, чтобы он припер ее к стенке.
— А твоя мать, наверное, очень хотела бы его повидать…
— Не знаю, — насупившись, ответил Джованнино.
Он с детских лет знал только мать и любил ее страстной, безраздельной любовью.
Отец для Джованнино был только именем, которым он мог гордиться в долине.
— Я сын Мори.
Батраки, знавшие Таго, похлопывали паренька по плечу, и говорили: — Тогда ты из хорошего рода!
Отец был для него флагом, который можно вывешивать время от времени. Но флаг этот не имел определенного цвета: ведь Джованнино не мог себе даже представить лицо отца; в доме не было ни одной фотографии Таго.
Джованнино с неприязнью смотрел на женщину, которая бесстрастно разглядывала его, и чувствовал, как в нем поднимается неудержимая волна гнева против этого вторжения в жизнь его семьи, против попытки проникнуть в его душу.
— Так вы, значит, и есть Демориста! Та самая, которая справляется с рекой…
Это замечание, казалось, вывело, наконец, женщину из равновесия.
— С рекой? С какой рекой?
Джованнино покосился на Эмилию, проявлявшую признаки беспокойства.
— Ничего, ничего… Это только так, поговорка! Милия нам рассказывала, что вы прямо чудеса творите. Вот у нас и говорят, когда начинается половодье и река грозит прорвать дамбу: «Будем надеяться, что она прорвется на той стороне. Уж Демориста с нею справится!»
Женщина холодно посмотрела на Джованнино и стала опять разговаривать с Эмилией, не обращая на него внимания.
Джованнино пошел проверить капканы и, вернувшись через час, застал дома мать, которая, понизив голос, о чем-то оживленно говорила с Эмилией и Демористой.
— Джованнино, прошу тебя, оставь нас одних…
С такой просьбой к нему обращались впервые, и Джованнино почувствовал еще большую неприязнь к непрошенной гостье.
Он вышел, хлопнув дверью, и пошел навстречу Надалену, подплывавшему на лодке, чтобы поделиться с ним своей досадой.